Помни время шипов - страница 51

Инстербург! Как же давно это было? Мне кажется, что прошла уже целая вечность. Как часто мы в казармах ругали авторитарную военную службу и проклятую муштру. Но в сравнении с тем, что мы переживаем здесь, это кажется нам воскресной прогулкой. Что такое муштра, которой нас подвергали несколько закомплексованных идиотов, в сравнении с постоянным страхом лишиться своей только что начавшейся жизни здесь в унылой российской степи? Или, еще хуже, лежать тяжелораненым и беспомощным где-то в холодном снегу, чтобы затем подохнуть как раненый зверь.

В казармах нас все время учили, как пользоваться оружием для того, чтобы убивать врагов. И нас учили гордиться тем, что мы будем сражаться за фюрера, народ и отечество и, если нужно, также погибать за них. Но никто никогда не говорил нам о том, что нам придется пережить еще до смерти. Ведь и смерть бывает разной, и могут быть большие различия. Уже за несколько дней наших боев здесь мы много раз слышали жуткие крики и стоны раненых врагов, умиравших на снегу, и мы можем догадаться, каким ужасным может стать наш конец, когда лежишь на холодном снегу и нет никого, кто мог бы прийти на помощь.

Мы с ужасом думаем о том, что и мы можем так же лежать на земле, и никто нам не поможет. Об этом нам не говорили, и нас также не учили, как бороться со страхом, который нападает на нас как дикий зверь и становится сильнее желания славы и чести. С этим каждый солдат должен справляться сам, скажут ему. Но в первую очередь солдат должен уметь скрывать свой страх, чтобы его не заметили другие, иначе этот страх посчитают трусостью. Как, например, в случае с малышом Громмелем, который даже во время угрожающей нам всем атаки не смог стрелять по врагу. Кроме меня, только Виерт заметил, что Громмель не может целиться и нажимать на спусковой крючок. Даже когда его заставляют стрелять, он закрывает глаза и только после этого нажимает на спусковой крючок, чтобы не видеть, куда стреляет. А ведь в учебке он был одним из лучших стрелков. В чем же тут дело? Неужели его подводят нервы, когда он видит врага, так же как и обер-ефрейтора Петча? Виерт заметил, что при каждой атаке противника он ведет себя как парализованный, и глаза его беспокойно бегают, как будто у него лихорадка. Наверное, я когда-нибудь поговорю с ним об этом, ведь от этого зависит жизнь каждого из нас.

К сожалению, до этого так и не дошло, потому что следующие несколько дней противник постоянно нас атакует. Редкие минуты затишья каждый, кому не нужно стоять на наблюдательных постах, использует для сна, потому что мы все время очень устаем.

5 декабря. Ночью снова шел слабый снег. Когда ближе к утру меня будят Виерт и Свина, в деревне слышна дикая стрельба. Она только что началась, сообщает Виерт. Он и Свина как раз вернулись с поста и не заметили перед нашими позициями ничего необычного. Зато в деревне творится настоящий ад. Морозный воздух наполнен жесткими выстрелами танковых пушек и противотанковых орудий. С ними смешивается треск винтовочных выстрелов и пулеметных очередей. Подбегает какой-то солдат и уже на ходу кричит, что им для подкрепления нужна счетверенная зенитка. Тут же взвывает мотор тягача, и зенитка движется вдоль холма в сторону деревни. Там в небо постоянно взлетают осветительные ракеты. Мелкий снег делает темноту пасмурной. – Самая подходящая погода для Ивана, чтобы атаковать! – замечает какой-то старый обер-ефрейтор, который как раз пробирается по траншее. Мы не можем отвлекаться от того, что происходит слева за нами, и должны концентрироваться на нашем участке. Саперы слева перед нами у оврага выпускают несколько очередей из пулемета в сторону степи. Но, как мы слышим, это скорее не атака, а больше предупреждение. После этого в бой вступает счетверенная зенитка. Шум боя не может заглушить ее глухие выстрелы. В двух местах в деревне вспыхивают пожары. Вскоре после этого шум боя стихает. Только со стороны железной дороги по направлению на Чир еще слышны пулеметные очереди. Во внезапно наступившую тишину вклинивается громкий рокот моторов, доносящийся до нас. Наши носы ощущают едкие выхлопные газы дизеля. Сбоку к нам подбегают Кюппер и Вариас. Мы предполагаем, что в овраге находится один танк Т-34, который, похоже, застрял там, потому что рычание дизеля то ослабевает, то усиливается. Но звук все время остается на одном месте. Мы проскальзываем от моего пулеметного гнезда к краю оврага, который круто спускается вниз. Но ничего не видно – слишком темно. Однако у нас нет сомнений, что танк застрял. – Это был бы шанс его подбить. Но как и чем? – говорит Вариас.