Помор - страница 22

– Здорово, – согласился князь. – Ну пошли мерить!

Оба решили себе голову не морочить зря – каждый купил по чёрному сюртуку в рубчик, брюки из дангери40 того же цвета, входившего в моду, да по паре ботинок. Чуге было непривычно носки натягивать заместо портянок, но делать нечего – обвыкай, пилигрим!41

Белая рубашка приятно облегала тело, а вот узкий галстук‑шнурок был, на взгляд Фёдора, лишним.

– Осталось купить шляпы, – сказал Туренин.

Чуга подумал, припомнил Бойда – тот с утра первым делом надевал шляпу, а уже потом штаны – и согласился. Но когда Павел подвёл его к прилавку, и услужливый продавец выложил стетсоновскую модель «Хозяин равнин»,42 помор заворчал:

– Десять долларов за шляпу? Куда это годится?

– Друг мой, – покачал головой князь, – не стоит гоняться за дешевизной – это самая низкая цена, и шляпа того стоит. Солнце на Западе печёт так, что не обрадуешься!

– Чистейший фетр! – заверил Чугу продавец. – На него пошёл мех бобра, а потому шляпа не пропускает воду. Из неё можно поить коня!

– Давайте, – вздохнул Фёдор.

Обрядившись, они вышли на Бродвей, похожие как бобы в стручке, только помор нёс в руке свой вещевой мешок, а руку князя оттягивал саквояж.

На улице друзья встретили давешнего ковбоя. Вот только Ларедо уже не верхом сидел, а плёлся на своих двоих, звякая шпорами и перекашиваясь под весом тяжёлого седла.

– А Принц где? – удивился Чуга.

– Проиграл, – мрачно сообщил техасец.

– Так лучше бы седло на кон ставить, – сказал Туренин.

– Ага, ещё чего, – по‑прежнему мрачно проговорил Ларедо. – Коняка‑то мне в десятку обошёлся, а за седло я все двадцать выложил! Пойду, – вздохнул он, – отыграюсь, может…

– Удачи! – пожелал ему князь.

На Пятую авеню их доставила конка. В отличие от омнибуса, конка ехала по рельсам, оттого не чувствовалось тряски. Ещё б диванчики мягкие – и хоть спи.

Дом, принадлежащий Селертону Уортхоллу, дедушке мисс Дитишэм, отыскался в промежутке между Тридцатой и Сорок шестой стрит. Это был солидный особняк из камня коричневого оттенка, возле которого скучала парочка неприметных личностей в сером. Дом был выдержан в стиле 30‑х годов – повсюду ковры, панели красного и палисандрового дерева, камины с полукруглыми арками под полками из чёрного мрамора, везде картины Хантингтона, Вербекховена, Кабанеля,43 помпезная мебель буль, ажурная чиппендейл, простоватая истлейк.44

Ливрейные лакеи с поклоном приняли шляпы Чуги и Туренина и торжественно сложили в холле их ручную кладь.

– Теодор!

С радостным криком по лестнице сбежала Марион. Она была неотразима в чёрном бархатном платье с венецианскими кружевами.

Застеснявшись своего порыва, девушка остановилась в двух шагах от друзей, стараясь придать лицу чопорное выражение, но природная живость взяла своё – барышня рассмеялась и бросилась тормошить обоих.

– Вас не узнать! – тараторила она. – Выглядите как денди с Олд‑Бонд‑стрит!45 Пойдёмте, пойдёмте, вы поспели как раз к обеду!

– Так вроде ужинать пора, – подивился Фёдор.

– А здесь так принято! – прозвенел девичий голосок.

Посмеиваясь, Чуга направился следом за Марион. Павел ступал рядом, придав лицу скучающее выражение: дескать, и не такое видали.

Наверху, из комнаты напротив, доносился женский смех – дамы в шёлковых платьях с кружевами вокруг высоких вырезов и узкими сборчатыми рукавами завивали волосы щипцами, нагревая те на газовых горелках.

– Пойдёмте, пойдёмте! – звенела мисс Дитишэм, хватая Фёдора за руку. – Я познакомлю вас с дедушкой!

– Нравится вам здесь? – поинтересовался Чуга, приноравливаясь к семенящей походке Марион.

– Очень! – призналась девушка. – Наверное, я рождена для светской жизни! По понедельникам я буду посещать концерты, по средам – бывать в опере. Зимою, с декабря, начнутся балы, а вечерами – званые обеды. Я буду ужинать у Дельмонико,46 ходить в театр Уоллока и в Музыкальную академию, наносить визиты и принимать гостей…

– Соскучитесь! – убеждённо сказал Фёдор. – Вы – птичка вольная, клетка не по вам, пущай даже и позолоченная.

– Ох, не знаю…

Марион провела друзей через анфиладу комнат в обширную гостиную. Хрустальные люстры отражались в натёртом паркете, литые карселевские лампы