Помойник - страница 12

— Ну, естественно, знаешь. Ошибиться здесь сложно. Выбор кандидатур у нас ограниченный. В общем, дай нам ключ от подсобного помещения.

— Не дам. Мне это строго запрещено. Даже не проси, — решительно ответила она.

— Вера, все больные нашего отделения считают тебя самой красивой медсестрой в Москве. Все удивляются, почему ты до сих пор не участвуешь в конкурсах красоты.

— Хватит заливать-то.

— А о твоей доброте и вовсе ходят легенды, — продолжал я откровенно льстить Вере. — Если кто-то нуждается в помощи, то предпочитают обращаться именно к тебе. Ты всегда готова отдать последнюю рубашку. И вдруг ты отказываешь мне в сущем пустяке. В каком-то несчастном ржавом ключе. Стыдно, честное слово.

— Ничего мне не стыдно. Если об этом узнает начальство, то меня уволят с работы.

— Клянусь, Вера, что никто ничего не узнает. Ну, пойми, нашу ситуацию. Хочешь, я тебе заплачу? — предложил я и полез в карман куртки за деньгами.

— Володя, ты что с ума сошел? Немедленно убери. Ну, что мне с вами делать? Ведь взрослые люди, а ведете себя, как дети. Держи уж. Но чувствую, что ни к чему хорошему это не приведет, — не устояла Вера под моим напором, вынула из ящика шкафа, висящего над столом, ключ и протянула его мне.

Но, правда, я чуть было не успел забыть, зачем, собственно, мне понадобилось это самое подсобное помещение. И в первый момент готов был взять швабру и ведро и начать убирать больничный коридор. Но вовремя вспомнил, что мыть полы мне здесь совсем ни к чему. Все же я не работаю здесь санитаркой по совместительству.

Хотя ничего удивительного. Это сказывались последствия моей черепно-мозговой травмы.

— Но прошу, очень недолго. Не зажигайте свет и не шумите, — напутствовала меня медсестра.

— Благодарю, Верочка. Ты настоящий боевой друг. Не волнуйся — мы тихо, как лабораторные мышки, — пообещал я. — За мной коробка шоколадных конфет.

— С ликером!

— Обязательно!

К счастью, за время моего отсутствия Татьяна не изменила своего решения и с нарочитой покорностью последовала за мной.

В подсобке мы включили матовый плафон на потолке и огляделись. Подсобка представляла собой небольшое помещение, с продолговатым оконцем на уровне человеческого роста. Пребывало оно в состоянии легкого хаоса и было доверху завалено всевозможным хламом. Старым и ненужным. Но, впрочем, эта картина не могла не вызывать чувство гордости за бережливость и непритязательность нашего народа в лице сестры-хозяйки!

Мы освободили столик у стены от посуды и остатков вечерней трапезы санитарок. Затем, надавив на столик ладонью, я проверил его на прочность. Другого места, более подходящего для нашего с Татьяной мероприятия, в подсобке не оказалось.

— Ну, как? — шепотом спросила она.

— По-моему, выдержит. От соприкосновения не рассыплется, — также негромко ответил я.

— Но ложиться я не буду.

— Конечно, загремим еще с него.

Татьяна кивнула. Не без жеманства повернулась ко мне спиной, подняла до талии халат, приспустила, повиливая бедрами, маленькие прозрачные трусики и, опершись локтями о стол, расставила ноги. Потом, подбадривая меня, оглянулась через плечо и растянула губы в своей зловещей улыбке гестаповца из наших старых кинолент.

Как и обещал Вере, я выключил свет и наощупь двинулся к ожидавшей меня женщине. Татьяна умелой рукой помогла себя найти. Партнершей она оказалась довольно искушенной. К тому же — старательной.

Мне хотелось, чтобы Татьяна что-нибудь сейчас сказала своим неповторимым мелодичным голосом — это бы весьма меня вдохновило и раззадорило. Причем все равно что, лишь бы сказала. Ну, хотя бы, к примеру: «Уважаемые покупатели! В пятой секции нашего рынка вы можете приобрести нижнее и верхнее белье высокого качества. От импортных и отечественных производителей. Администрация рынка желает вам удачных покупок!» Или любую другую какую-нибудь чушь.

Однако Татьяна, соблюдая полнейшую конспирацию, хранила гробовое молчание. Тишину нарушало только предательское методичное поскрипывание хлипкого стола. Поэтому иногда в этой кромешной темноте, вспоминая ее кривую улыбочку, у меня возникало не совсем приятное чувство. Казалось, будто я нахожусь в противоестественной связи с фашистским оккупантом. С проклятым поработителем русской земли!