Понедельник — пятница - страница 17
— Куда пошли?
— В загс, — сказал Храмцов. — Будешь свидетелем. Понял?
Ткачев поправил очки и заметил, что будет не очень прилично, ежели свидетель появится в майке и ядовито-зеленых суконных тапочках.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Храмцов. — Тогда давай по-быстрому. Такси рубли щелкает.
Он впихнул Ткачева в такси и буркнул:
— Знакомься. Это Люба.
— Знаете, — засмеялся Ткачев, — он хотел увезти меня прямо в майке. Вы ничего раньше не замечали за ним… такого? — и покрутил пальцем у виска.
Люба тоже засмеялась. Ну конечно же замечала! Она думает, что если уж Храмцов решил жениться на ней, то в одном этом явственно различим опасный симптом. А Храмцов сидел какой-то вконец одуревший, будто еще не верящий в происходящее, и глуповато улыбался шуткам.
— Володя много рассказывал о вас, — сказала Люба. — Я только не понимаю, почему он не познакомил нас раньше.
Все-таки в машине и там, в загсе, он разглядывал Любу со смешанным и возрастающим чувством какой-то непонятной досады и тревоги. Почему досада, откуда тревога? Люба хороша, да, очень хороша, спору нет, и кокетлива в меру, и остроумна, и смела — не каждая отважится заявить по дороге в загс, что будущий муженек «тронулся», если решил жениться на ней. Но он должен был объяснить самому себе происхождение этих двух, таких разных чувств, и все чаще и чаще глядел на Любу, стараясь делать это тогда, когда она не могла заметить, что он смотрит… Ткачеву казалось, что вот-вот он сумеет ухватить какую-то ускользающую мысль — объяснение своей досады и тревоги, — но ничего не получалось.
Никакой пышной свадьбы не было. Из загса они вернулись на проспект Огородникова, к Храмцовым. Тетя Лина хлопотала у стола. Должны были прийти еще четверо — капитан «Донца», старпом и кто-то из приятелей Храмцова по мореходке.
Как это часто бывает, догадка пришла неожиданно. Просто где-то в мозгу вдруг замкнулась цепочка разрозненных наблюдений, и он мог легко раскрутить эту цепочку назад.
Да, еще там, в машине, его поразило спокойствие, с которым Люба ехала в загс. Спокойствие, и легкая насмешливость, и даже, пожалуй, какая-то привычность ко всему происходящему. Как будто ее вовсе не волновал этот шаг. И еще — хоть бы одно ласковое движение, один взгляд! Не было ни того, ни другого, он бы заметил. Счастлива ли она? Или просто уступила Володькиной настырности? Он не мог ошибиться: никакой любви в ней нет. Ему стало не по себе оттого, что он это знает, а Володька не знает и ничего нельзя ему сказать и тем более исправить.
Гости галдели за десятерых и поднимали тост за тостом, кричали «горько!», и Ткачев видел, как Люба подставляла Володьке свои ярко накрашенные губы — с той же едва уловимой привычностью и ленцой, которые уже были знакомы в ней Ткачеву…
«Может, я просто завидую?» — думал Ткачев. Он решил выпить сегодня как следует: все-таки свадьба друга… «Может, все это мне только кажется, и я веду себя точь-в-точь как на осмотре очередного «иностранца»?» Тетя Лина пошла на кухню за пирогами, он поплелся за ней уже под сильным хмельком и поэтому не очень соображающий, зачем ему надо на кухню.
— Давайте я вам помогу, — сказал он.
— А что мне помогать? — засмеялась тетя Лина. — Вот, неси пирог, если хочешь. — Она протянула Ткачеву блюдо с нарезанным пирогом, но Ткачев не уходил. — Господи, — удивилась тетя Лина, — да ты никак перебрал, Васек?
— Есть малость, — согласился он. — Извините. В такой день вроде бы положено.
— Для меня, Васек, этот день — трудный, — очень тихо сказала тетя Лина.
Он не удивился, но спросил:
— Почему? Почему трудный? Устали?
— Не того я ждала, — сказала она. — Будет ли Володька счастлив? Ведь бросился, как в воду, вниз головой.
«Значит, — снова подумал он, — я не ошибаюсь». Лучше было бы, конечно, ошибиться… Теперь, когда ему все стало ясно, он старался не глядеть на Любу, будто она могла догадаться, что он понял, подглядел то, что никому не положено… Дружки Храмцова — те радовались от души, и пили, и уже скинули свои форменные куртки — в комнате было жарко, только Ткачев сидел, положив локти на стол и уставившись в свою тарелку.