Понедельник — пятница - страница 32

Приемщица вызвала Анну Петровну, и у той были испуганные глаза, когда она увидела Ткачева. Испуг сменился уже знакомым удивлением, а потом — радостью: это Ткачев заметил прежде, чем Анна Петровна сказала:

— Вы можете подождать пятнадцать минут? Вон там, в садике.

Он кивнул. Хорошо, он подождет. Надо было скорее уходить. Ткачев покраснел, когда вышла Анна Петровна, и приемщица, конечно, заметила это. Женщины обладают удивительным даром замечать все, что касается других женщин. И конечно, сейчас расспрашивает Анну Петровну, откуда появился этот старший лейтенант, а после начнет шептать другим, что у Анны Петровны завелся остроносенький очкарик. Надо же было так по-дурацки покраснеть. И почему?

Сидя в садике, он недовольно думал о том двусмысленном положении, в котором по его вине оказалась Анна Петровна. И вдруг впервые за эти два дня признался сам себе, что ему надо было увидеть не только Леньку, но и ее, Анну Петровну. Увидеть не ради еще одного разговора, а просто увидеть — вот и все.

Тогда, на берегу, его поразила фигура женщины, охваченная солнцем, и бронзовые босые ноги на песке (босоножки она сняла, когда шла по берегу). Это было как видение, неожиданное и мгновенное. Тень, потом силуэт женщины — легкая юбка бьется о колени — и совсем близко большие глаза, разглядывающие его с добрым любопытством.

Ткачев встал, когда Анна Петровна появилась на дорожке, и пошел к ней навстречу.

— Извините, — сказал он, — но я иначе не могу. У вас ничего не случилось? Где Леня?

Анна Петровна прятала глаза. Значит, он был прав: что-то случилось.

— Да, — ответила она. — Брат наказал его. Нет, нет, не бил… Просто на три дня дома…

— Так, — сказал Ткачев. — Вроде гауптвахты. Не за рисунки ли?

— Да, увидел и…

Ткачев предложил ей сесть и заметил, как быстро и тревожно огляделась Анна Петровна. Должно быть, не хотела, чтобы их увидел кто-нибудь из знакомых.

— Посидим, только недолго, — попросила она. — Ленька дома один, а брат может вернуться.

— Анна Петровна, нельзя же так, — сказал он. — Вы человек все-таки, а похожи на…

— Я знаю, знаю, — перебила она Ткачева.

— И ничего не можете поделать?

Анна Петровна снова опустила голову, начала рыться в сумочке, нашла платок.

— Неправда, можете! А ведь мальчишку ничего не стоит сломать. Сломается — и неизвестно еще, каким вырастет. Может, озлобленным, не верящим в людей, угрюмым…

Он не замечал, что Анна Петровна смотрит куда-то мимо него и бледнеет. Он заметил это лишь тогда, когда перед ними остановились двое. Двое мужчин. И по тому, как один из них ухмылялся, глядя то на Анну Петровну, то на него, Ткачева, он точно определил — Костька! И Костька, и его дружок были уже вполпьяна.

— Ого! — сказал Костька. — Сестричка опять себе три звездочки отхватила. Привет доблестным пограничникам!

Уже одно это само по себе было омерзительным. Ткачев встал. Костька оказался выше его едва ли не на голову. И конечно, крепче.

— Вот что, — сказал Ткачев. — Вы бы шли себе дальше, а?

Костька захохотал. Его так и разбирал смех.

— Нет, ты только подумай — ох, не могу! — он говорит мне: шел бы я… Мне! Ай да старший лейтенант! Ну дает, ну уморил!

Приятель потянул его за рукав:

— Ладно, брось ты, давай пойдем, у нас свои интересы есть, возьми только у нее на полбанки.

Но Костька не унимался.

— Погоди, погоди. Да откуда ты взялся здесь, старшой?

— Идите, — уже громче сказал Ткачев.

Костька оборвал смех, хотя продолжал улыбаться. От него несло перегаром, луком и еще чем-то, и этот запах был отвратителен, как и Костькина ухмылочка, а весь он — с холодными, ощупывающими, липкими глазами — весь он был именно таким, каким представлял его себе Ткачев.

Костька повернулся к сестре.

— Мы к тебе в ателье зашли, нам и сказали, где ты. Получку выдали? Давай на полбанки.

Анна Петровна быстро вынула из сумочки деньги и протянула брату. Тот небрежно сунул их в карман. Приятель все тянул его:

— Идем, брось ты вязаться к человеку.

Но Костька не хотел уходить.

— Нет, обожди малость. Может, я с будущим зятем разговариваю? — И снова захохотал. — Анютка-то в военном санатории работала, и скрозь нее, наверно, столько моих зятьев прошло…