Поп-звёздные войны (Поцелуй змеи) - страница 38

– Она пока не понимает, что такое сцена и какой это каторжный труд, – продолжил он, – она даже у Дольской в кордебалете не смогла долго продержаться. Я обеспечу ей безбедное существование, ничегонеделание, райскую жизнь и она поймет, что сцена ей не нужна. Я буду делать все, лишь бы только мой ребенок родился здоровым. И я не хочу, чтобы сейчас, когда она беременна, состоялось выяснение отношений ее с Мариной. Это может плохо сказаться на развитии плода. Поэтому я прошу вас не открывать эту тайну моей жене. Все само собой образуется со временем.

– Это ваша личная семейная жизнь и мы не будем в нее вмешиваться, – пообещал Краб, помня о том, что и Марина тоже прячет от Бальгана своего непутевого "кузена".

У каждого члена этой семьи были тайны друг от друга. Татьяна тоже пообещала ничего не рассказывать Марине. Бальган поднялся, стал раскланиваться. У самой двери он сказал отцу Татьяны, что Краб нажил себе серьезных врагов, покалечив брата его любовницы. Оказалось, что брательник имеет определенный вес в московских криминальных кругах и поклялся отомстить отцу Татьяны за свой позор в бильярдной.

– Вес имеет? – переспросил Краб. – Ну мы ему поможем вес скинуть…

Бальган пробормотал что-то вроде: "Мое дело предупредить" и скрылся за дверью.

Татьяна завалилась отсыпаться после череды новогодних представлений, а Краб сел на кухне, поставил в аудиоцентр диск Коваленко и на небольшой громкости стал его слушать. Композитор погиб, но вопросов, роящихся в голове отца Татьяны это не убавило – Коваленко и раньше был у Краба практически вне подозрений. Убийца остался безнаказанным и находился на свободе. А тот, кто заказал киллеру убить Татьяну тоже был где-то неподалеку и возможно ждал своего часа, чтобы попытаться в третий раз завершить начатое.

Краб перебирал в уме известные варианты и вольно или невольно останавливался на Прохорове. Крабу не давал покоя запах одеколона "Шипр", который он почувствовал, когда боролся с киллером на тропинке возле дома. Так же пахло от Прохорова. Нет, запах был не таким резким как от следователя, но ведь Бальган недаром сказал, что майора теперь хоть неделю заставь в ванне отмокать – запах все равно останется. Если предположить, что Прохоров и есть наемный убийца, то само собой он, отправляясь на дело, не станет на себя выливать как обычно флакон своего любимого "Шипра", наоборот не будет им пользоваться. А с другой стороны – чего ему опасаться запаха – ведь он наверняка не рассчитывал, что ему придется сцепиться в рукопашной, он планировал покончить с Татьяной выстрелами из пистолета. Краб встал и прошелся по кухне туда-сюда.

– Прохоров-Прохоров, – вслух повторил он.

В дверях появилась заспанная Татьяна, кутающаяся в халатик. Она услышала, что в магнитофоне играет запись Коваленко и спросила, кивнув на источник звука:

– Фанатеешь?

– А? – переспросил Краб. – Что?

– Нравится, спрашиваю, – пояснила Татьяна, присаживаясь на кухне, – фанатеешь от слова "фанат". Сленг такой.

– Да, хорошие песни писал Коваленко, – ответил отец, – но не дождался он своего звездного часа, провалялся в картонной коробке до самой смерти.

Татьяна восприняла слова отца как упрек и ответила, что она для Коваленко ничего сделать не могла, она же не продюсер, а просто певица. Но сама в глубине своего мозга подумала, что могла она, могла ведь хотя бы послушать, если человек был так упорен, значит, ему действительно все это было очень нужно. Соврала Татьяна отцу – и время у нее есть и связи у нее есть – знакомых в шоу-бизнесе много, пристроила бы композитора из Няндомы хотя бы в оркестр куда играть или на студию. И был бы он тогда жив.

– Сейчас вот будут у меня рождественские каникулы, – пообещала отцу Татьяна, – я все кассеты и диски переслушаю. Все, что у меня есть в коробке, все переслушаю. Обещаю тебе!

Но Краб сказал, что дело сейчас не в коробке, как бы самим им не оказаться в коробке, только в длинной деревянной. Нужно было срочно что-то предпринимать, чтобы не оказаться снова под прицелом пистолета. Как известно – лучшая защита – это нападение, но дело осложняло то, что подозреваемых в покушении на Татьяну было слишком уж много и в какую сторону направить свои усилия известно не было. Тем более, что и Татьяна, и ее отец были в сыскном деле, как выразился Прохоров "ди-ле-тантами".