Попаданец Павлик Морозов I - страница 15

И эта комфортность была не вполне понятна, так как я по жизни любил укрываться. Даже в жару простыней.

Это была первая несообразность.

Ну а то, что внезапно помолодел и куда-то перенесен меня уже не беспокоило. Ибо обреченному старику даже таким причудам мозга следует радоваться, а уж ежели все реально — ликовать.

Ликовать я не спешил, а снова сел на своем удобном топчане (это я специально, чтоб не употреблять высокопарное «ложе») и уставился в промежность. Давненько не видел своего маленького дружка напрямую, только в зеркале последние лет двенадцать. После того, как лечился гормонами, живот соревновался с боками — кто из них более выдающийся; победил живот.

Совсем не ко времени вспомнился Лукьяненко с его «Геномом», там энергетик космического корабля Поль Лурье был модифицирован и умел втягивать текстулы…

Я не успел додумать эту мысль, так как косой взгляд успел заметить ниже живота исчезновение маленького дружка вместе с яичками.

Да уж, совершенно успокаиваясь и зевая, помыслил я, какие приятные видения во время перехода. Теперь я был твердо убежден в предсмертных галлюцинациях. Впрочем, я всегда хотел умереть без боли, во сне.

И снова очнулся. И начал ходить. Подхожу к стене, обижаясь на отсутствие окна, трогаю прохладный материал, похожий на материал гелиоподушек. Я их по интернету покупал в Китае. Стена съеживается и уползает, собирается миниатюрной гармошкой, открывая окно. На улице лето, о чем сообщает солнечный свет, расцветивший это скудное жилье. «Свет», «расцветивший»… Как-то странно меняется моя лексика, а я ведь с пятнадцати лет пишу.

Писал.

Трогаю окно, там вместо стекла некая пленка. Абсолютно прозрачная. Все это мозг не смог бы изобрести, ибо он оперирует конкретными знаниями из прошлого, накопленными. Может вокруг просто будущее, а меня каким-то образом восстановили из останков. Генетика и в мое время творила чудеса.

Смотрю ниже пояса. Дружок с сопутствующими шариками появляется или втягивается по воле моей. Круто!

И сразу — откат. Мозг перегружен, он продуцирует апатию и ужасы.

Я чувствовал себя, как герой Уэллса, добравшийся на Машине Времени до Конца Земли: «…на востоке — багровое небо, на севере — темнота, мертвое соленое море, каменистый берег, на котором ползали эти мерзкие, медленно передвигавшиеся чудовища. Однообразная, как бы ядовитая зелень лишайников, разреженный воздух, вызывающий боль в легких…». Я не только помнил эту книгу Уэллса, я часто видел её памятью в минуты грусти. На обложке старого, «советского» издания рисунок — над бордовой пустыней Земли висит огромное, гаснущее солнце и по берегу свинцового океана ползают гигантские крабопауки. Над миром царит страшное запустение и он умирает, а вместе с ним теряется в пустоте и мой слабый разум!

Вновь смотрю в окно. Взираю. Сплошная зелень, разбавленная веселыми крышами невысоких домов. Крыши разноцветные, и если я вижу с высоты кроны обычных деревьев, то покрывают они двухэтажные домики. Впрочем — будущее. Неизвестно насколько будущее. Деревья могут быть гигантскими, а домики небоскребами.

Я скребу ногтями пленку окна, она не реагирует. Реагирует мое обновленное тело — ногти преобразуются в когти. Пленка лопается со вздохом печали, воздух снаружи ничем не отличается от комнатного. Стоило ли портить окно.

Высовываюсь по пояс, озираю окружающее с высоты примерно четвертого этажа. Прыгнуть бы туда, в древесную зелень, разом покончить с неопределенностью и с этим — чужим собственным телом. Если, конечно, оно не откроет вдруг кожистые крылья, не вырастит их спиной или лопатками. Неопределенность ужасна своей неопределенностью. А тавтология неприятна своей тавтологичностью. Что-то мой мозг занялся эквилибристикой, подмечаю я и чувствую как чья-то теплая и ласковая ладонь гладит меня.

Не по голове, а прямо по душе, по сердечной неустроенностью, по смятению и прочей неустроенность. Гладил необъятной нежной ладонью, сметая размышленный мусор в никуда.

И мне хочется плакать или смеяться. Я счастлив!

Сегодня вышел на улицу. Подошел к стене, пожелал. Дверь открылась значительно левей. Это окна открываются по всем стенам или почти по всем. Я так понял. В остальном — полнейшая непонятка. Кто, где, когда? Зато спокоен, какая-то волновая терапия была проведена надо мной. Или еще чего-то, но — спокоен.