Популярные очерки о российских императорах - страница 3

Главным увлечением «преображенского периода» были военные игры. Постепенно они становились все сложнее, деревянные ружья заменялись настоящими, а на смену деревянным солдатикам приходили живые люди — ровесники царя из его окружения: стольники, спальники, конюхи. Подрастая вместе с царем, они превращались в солдат и офицеров вначале «потешного», то есть забавного, игрушечного, а потом уже и настоящего войска, преобразованного в конце 80-х гг. XVII в. в два гвардейских полка — Преображенский и Семеновский. Но, может быть, еще более важным было то, что «воинские потехи» потребовали от Петра соответствующих знаний и навыков, и юный царь с искренним интересом и присущей ему кипучей энергией стал получать то образование, которое сам считал необходимым. Он с жадностью учился приемам боя, началам тактики, артиллерийскому делу и баллистике, фортификации и математике, картографии и астрономии. Кроме того, Петр пристрастился к ремеслам — плотничьему, столярному, токарному, кузнечному и многим другим: в этом проявился рационализм его ума и любовь ко всему конкретному, вещественному, материальному.

Говоря же о моральной атмосфере, в которой юный Петр жил в годы регентства Софьи, можно сказать, что это была атмосфера ненависти ко всем тем, кто на его глазах убил многих его родных и просто знакомых ему людей. От матери и ее окружения он впитал жгучую ненависть к стрельцам, Милославским, Софье, которые не только лишили жизни его родственников, но и семью Нарышкиных в целом — влияния, а его самого — реальной власти. Но в этой ненависти Петр пошел дальше, и с годами он перенес ее с конкретных людей на весь мир старой России с ее традициями, обычаями, предрассудками. Более того, помимо мрачных воспоминаний о прошлом нужно отметить и то, что молодой Петр боялся будущего. Действительно, оно не сулило ему, формально — царю, а реально — удаленному из столицы царевичу, не имевшему политического опыта, финансов, поддержки армии и церкви, ничего хорошего. Фактически он был окружен если не врагами, то уж точно — недоброжелателями, поэтому страх за свою жизнь и свое политическое будущее стали важными факторами в поведении Петра на протяжении всей его дальнейшей жизни.

От всех этих мрачных мыслей юного Петра отвлекали только военные игры, которые к концу 1680-х гт. стали похожи уже на настоящие учения небольшой армии. В окрестностях Преображенского Петр приказал построить «потешную» крепость Пресбург, вокруг которой начались регулярные маневры преображенцев и семеновцев. В этих маневрах будущие гвардейские полки набирались опыта, как бы предчувствуя, что он непременно пригодится, ну а первым солдатом был Петр Михайлов — такой псевдоним выбрал для себя царь.

Общность интересов сблизила Петра с профессиональными военными, в том числе со многими служившими в России иностранцами. Один из них — шотландец по национальности, генерал Патрик Гордон, в то время командовавший русской пехотой. Гордон помогал царю с вооружением его «потешных», часто общался с ним, делился своими знаниями и опытом. Со временем в окружении царя, кроме обычных еще со времен Ивана Грозного иностранцев-врачей, появлялось все больше иностранцев-офицеров, обучавших «потешные» полки военному делу. В частности, Петр познакомился с двумя голландцами-корабелами — Карстеном Брантом и Францем Тиммерманом, которые много рассказывали юноше о Голландии и учили его корабельному делу.

Особое место в истории самого Петра и всей его эпохи занимает сюжет о «дедушке русского флота» — знаменитом «петровском ботике». Бот — небольшое английское судно, случайно найденное царем в Измайлово. Вот как много лет спустя сам Петр рассказывал об этом в предисловии к «Морскому регламенту» — главному военно-морскому документу страны: «Случилось нам быть в Измайлове на Льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей из дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышенареченного Франца, что то за судно? Он сказал, что то бот английский. Я спросил: «Где его употребляют?» Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: «Какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)?» Он мне сказал, что он ходил на парусах не только что по ветру, но и против ветру, которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: «Есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход показал?» Он сказал, что есть. 1о я, с великою радостью сие услыша, велел его сыскать. И вышереченный Франц сыскал голландца Карштен Бранта… который оный бот починил и сделал машт и паруси, и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил: «Для чего так?» Он сказал, что узка вода. Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу более. Того для я стал проведывать, где более воды, то мне объявили Переславское озеро (яко наибольшее), куды я, под образом обещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился, а потом уже стал ее просить и явно, чтоб там двор и суды сделать»