Попытка психологического истолкования догмата о Троице - страница 9

Еще одно подтверждение кватернарности мировой души и мирового тела можно найти в рассказе о том, как демиург рассекает "состав", из которого он их творит, на две части, а затем складывает обе части крест-накрест наподобие буквы X и связывает. Согласно Порфирию, X внутри круга - египетский знак мировой души. На самом деле это иероглиф, обозначающий "город". Можно предположить, что в данном месте "Тимея" Платон попытался наметить очертания той мандальной структуры, которая позднее появляется в "Критии" под видом столицы Атлантиды.

В двойном смешении можно усмотреть параллель к двум meson физических элементов (ср. выше). Корнфорд, напротив, считает самым существенным то, что здесь Платон намечает очертания трех intermedia, названных комментатором "Intermediate Existence", "Intermediate Sameness" и "Intermediate Difference" [промежуточным бытием - тождеством - различием].[16]. Он прежде всего подчеркивает троякий характер процедуры, а не четверку задействованных в ней субстанций. В Средние века мы равным образом встречаем quatuor elementa (А, В, С, D) и tria regimena (три процедуры), соединяющие элементы следующим образом: А- В, В-С и C-D. Надо признать, что в данном случае комментатор упускает тонкий нюанс, содержащийся в платоновском намеке на строптивость четвертого.

Однако мы не склонны считать выведенные из текста "Тимея" идеи сознательными соображениями самого Платона. Мы, конечно же, вправе приписать этому мыслителю исключительную гениальность, но это еще никоим образом не предполагает и не подразумевает того, что его идеи все до единой были сознательными. Например, проблема четвертого, безусловно выступающего составной частью целостности, едва ли в полной мере достигла его сознания: если бы это случилось, то насильственность объединения элементов в гармоничную систему, наверное, показалась бы философу чересчур отталкивающей. Кроме того, Платон не сумел бы с такой непоследовательностью отстаивать конституциональную тройственность своей мировой души. И я не возьмусь утверждать, что Платон сознательно соотнес вступительные слова "Тимея" с разбираемой далее в диалоге проблематикой строптивого четвертого. Скорее все указывает на то, что выбор этих слов был подсказан тем же бессознательным spiritus rector, который дважды побуждал Платона написать тетралогию, хотя бы сделать попытку - но оба раза четвертое сочинение оставалось незавершенным. Тот же определяющий фактор позаботился о том, чтобы Платон всю жизнь оставался холостяком, как бы подтверждая триадическую мужественность своего образа бога.

Чем ближе история подходит к началу нашего летосчисления, тем абстрактнее становятся боги: они спиритуализируются. Даже Яхве пришлось подвергнуться этому превращению. В александрийской философии последних столетии, предшествовавших Рождеству Христову, не только подвергается изменению его собственная сущность, но и две другие божественные фигуры оказываются в непосредственной близости от него: Логос и София. Они даже составляют вместе с Богом триаду - явственное предображение Троицы последующих христианских столетий.