Пороки - страница 5
Воздух наполнял одурманивающий дым. Осмотревшись по сторонам, я заметила, что многие из присутствующих держат в руках тлеющие палочки благовоний. Люди вдыхали их дым, они смеялись, разговаривали между собой и чуть покачивались, когда проходили мимо меня, оставляя за собой удушливый шлейф тлеющего бамбука, корицы или лаванды.
– Эту комнату называют Комнатой Там-Тамов. – Тод протянул мне руку, предлагая взойти на звонкую плоскость.
Я приняла приглашение и забралась к нему:
– И почему же?
– Потому что эти барабаны так называются. Ты разве не знала? – Он посмотрел на меня с такой насмешкой, будто бы я спросила об абсолютно всем известном факте.
– Не смотри на меня так, я себя тупицей чувствую.
От моих слов он расхохотался.
Толпа разрасталась, шум и запах тлеющего бамбука становились всё ярче. От непривычной обстановки голова начала кружиться, с каждой минутой набирая скорость.
Когда у Тода закончился приступ смеха, он предложил:
– Давай выйдем на воздух. Иначе ты плавно сойдешь с ума. В первый раз всегда бывает именно так, знаю по себе.
Я кивнула.
Стояла звёздная ночь. Млечный путь невозможно было разглядеть, но он бы только портил картину. Мерцающая роса на черном бархате неба…
– Надо же, ты ничем не отличаешься от остальных. – Тод достал пачку сигарет, чтобы закурить. – Выходя ночью из дома, сперва смотришь на звёзды. Неужели нет ничего более достойного внимания, чем эти маленькие недоступные огоньки на столь же недоступном небе?
От его слов у меня начался нервный тик:
– Тод, и это ты? С каких пор ты начал говорить словами пьяных поэтов?
Он посмотрел на меня с укором:
– Не осуждай за то, что пьяных. А вообще… Попробовала бы ты оставаться в этом доме и разговаривать как дворовое быдло…
– Вот, – меня порадовала перемена в его голосе, – У тебя уже выскальзывают отвратные сленговые слова. Значит, ты не поэт. А насчет звёзд, – я улыбнулась. – Звёзды хотя бы красивы. А на что ещё смотреть? На тебя что ли?..
Он оскорблено покачал головой:
– Как ты жестока…
– Чем тебе звёзды-то не понравились?! – Мое шуточное восклицание произвело на Тода какое-то вдохновляющее впечатление.
Театрально подняв к небу взгляд, он заговорил:
– Слишком далекие эти звёзды. Никчёмные, потому что достать их нет возможности. Я не могу найти смысла в том, что люди так часто думают о них. Все эти теперешние поклонники астрологии…
– Теперешние? – Поток его слов вверг меня в уныние. – Люди и в древности задумывались об изучении звёзд, Тод. Так что ты неправ.
– Я и не претендую на то, чтобы меня считали правым, – он всё ещё смотрел на звездное небо. – Но в звёздах нет смысла – это я так считаю. Не дотянуться, не познать, не ощутить, не попробовать. Думать о звёздах столь же бесполезно, как и мне любоваться с тобой звёздным небом, зная, что ты спишь со своей подругой.
Мне стало не по себе.
– Вот, значит, к чему весь этот спектакль о недостижимом, – нужно было как-то свернуть тему. На мгновение я задумалась, а потом неуверенно спросила: – А что произошло с этим местом, Тод?
Его выражение лица стало сосредоточенным:
– Хочешь знать, кто такой Серый Кардинал?
– Да, – мне было всё равно, что он подумает о причине моего интереса к Юлию. Я и сама не могла толком разобрать, почему он интересен мне.
– Ну, что же… Я знаю не так уж много, – одна его маска сменилась другой. Сосредоточенность уступила гримасе «как бы чего лишнего не ляпнуть»: – Он выкупил это здание, и я понятия не имею, чего это ему стоило. Однажды я встретил его в книжном магазине, он раскритиковал мистику, которую я хотел купить. И мы разговорились. А после того, я как пришел сюда впервые, стал возвращаться каждый день.
– А эти люди? – Я кивком указала на входную дверь.
– Такие же, как и я. У них, правда, свои причины возвращаться сюда снова и снова, и, быть может, не так часто, как я…
– Хорошо, ладно, – из слов Тода я ничего не поняла, но узнать мне хотелось вовсе не о том: – Кто такой Юлий?
Слова Тода прозвучали странно:
– Он – нечто необычное. Не то сектант, не то настоящий колдун… Ты бы видела, какое волшебство он нам показывал! Он много говорит, во всем этом очень легко запутаться. Пожалуй, из всех его понимает только Сатира. И занимает рядом с ним вполне обоснованное место.