Портрет убийцы - страница 67

На протяжении пары миль дорога круто поднимается вверх, делает резкие повороты и наконец выходит на заросшее утесником плато. С тех пор как мы выехали из Рюли, мы не видели ни одного дома, а впереди сплошное море вереска.

— Извини, — говорю я. — Опять ошиблась.

Я кручу руль — Холли очень веселится, глядя, как я махаю руками. Когда мы поворачиваем назад и едем в том направлении, откуда только что приехали, я улыбаюсь ей, говорю, что она — душенька. А она любит сидеть впереди: лучше видно, а кроме того, рядом родительница, которая дает карандаши, и солнечные очки, и мобильный телефон поиграть. Холли болтает ножками и смеется, точно езда с поворотами — это игра, устроенная для нее. Но долго так развлекать ее мне не удастся. Я признаю свое поражение и, вернувшись в поселок, решаю спросить, как надо ехать. Мне следовало сделать это в первый раз, когда я не туда поехала, — это избавило бы нас от всех трепыханий. Но мне хотелось, чтобы все прошло хорошо, чтобы я могла сказать Полу, что он нам больше не нужен.

Мы едем вниз, к Рюли. Я болтаю, у меня легко на душе, и напеваю вместе с пленкой Холли, точно все о'кей. Насколько я могу судить, я сумела ее провести. Это обычный день, она с мамой едет в машине, и их ждет что-то интересное. Папа так редко бывает с ними — в его отсутствии нет ничего необычного. Сегодня утром она что-то почувствовала, — почувствовала театр за завтраком в этом вымученном обмене короткими вежливыми фразами между Полом и мной. Теперь, когда мы с ней вдвоем, мне легче притворяться, держаться храбро ради нее. А она снова вошла в свою форму и, похоже, с восторгом ждет, что принесет ей день.

Пол сказал, что проведет утро в бассейне у минерального источника. А я уверена, что он снова залег в постель с воскресной газетой. В общем-то мне, право, все равно, чем он занят. Я забрала все необходимое для Холли и почти решила поехать отсюда прямо в Лондон, предоставив Полу добираться самому. Это возмутительно, так не поступают, но он более чем заслуживает такого отношения. Правда, я знаю, что так не поступлю, — не стоит рвать с ним. Но самая мысль о такой возможности доставляет мне удовольствие.

«Ни-ког-да не улыбайся кро-ко-ди-лу, не води с кро-ко-ди-лом дружбу…»

Напевая в такт пленке, я не перестаю снова перебирать все в уме. Необъяснимое высказывание о папе, отсутствие извинения сегодня утром, то, как я объявила, что решила все-таки поехать в Рюли, а Пол сказал, что он останется в отеле. Словно это нечто само собой разумеющееся. Я так зла на него — не только за это, а за все его поведение. С его матерью мне тоже не так легко ладить, вечно выслушивая, что я должна делать с Холли и чего не должна. Но я веду себя как послушная невестка, мило улыбаюсь и благодарю ее за совет. А она держится со мной так, точно я ничего не понимаю, точно только она знает, как воспитывать ребенка. Я несколько раз упоминала об этом Полу — просто из желания почувствовать солидарность, — а он обвинил меня в том, что я сверхчувствительна, сказал, что его мать не хочет ничего плохого, что она лишь пытается помочь.

Мы приезжаем в Рюли, и я останавливаю машину возле кабачка, а сама думаю, как придется вытаскивать Холли, как она будет сопротивляться, когда поймет, что ее засовывают обратно в машину, как выгнет спину и вытянет ноги, чтобы не дать пристегнуть себя ремнем. Я окидываю взглядом улицу с ее каменными коттеджами и рано расцветшими нарциссами, — пожилая пара сворачивает к кладбищу. Я оставляю включенной музыку, поворачиваюсь к Холли и говорю ей, перекрывая звук:

— Побудь тут, куколка. Я только узнаю, как нам дальше ехать.

И, нажав кнопку, запираю машину. У двери в кабачок я оглядываюсь и вижу, что Холли наблюдает за мной сквозь серую дымку своей солнцезащитной кошачьей маски. Я широко улыбаюсь, точно собираюсь с ней играть — «А где мама?». Она возбужденно взмахивает ручонками. Затем я исчезаю в кабачке, — может быть, кто-нибудь подскажет мне, как добраться до Верхушки Рюлиевого Холма.

— Так что же, апелляционный суд ошибся?