Портрет в сандаловой рамке - страница 16
— Лучше свари борщ. Хочу горячего борща. С чесноком и «Бородинским» хлебом.
— Ну, ясненько, сидишь голодная. Чтобы каждый день ела суп! Обещаешь? Проверю. Вообще скажу Феликсу, чтобы он тебя одну больше никуда не пускал.
— Феликсу ничего говорить не надо. Совсем. Ладно?
— Поняла… В принципе — согласна.
— Ты мне очень, очень нужна, заяц… Я жутко соскучилась.
— А уж как я! Маленький мой, чудесный мамульчик.
— Все! Целую-целую-целую…
Вера чмокнула мобильник, загрузила рот чипсами и, включив диктофон, объявила:
— Домбай. Давным-давно. Жуткая история… Дело в том, что Маргошка Вишнякова оказалась вовсе не таким образцом добродетели, как полагали мои родители, наставляя: «Слушайся Риточку!» В самолете выяснилось, что Ритка вообще махнула в Домбай из-за своего хахаля…
Отель «Вираж» тонул в искрящихся сугробах и заснеженных елках. Справа и слева от него стояли такие же домики с большими деревянными террасами. Интерес представлял лишь левый домик «Русская изба», в котором проживали интуристы, в том числе группа гэдээрошных немцев под предводительством волновавшего Маргошку гида. Вот они высыпали на солнышко — четырнадцать подопечных Риткиного кавалера и он сам — рослый, широкоплечий, без головного убора, с отливавшими золотом есенинскими волосами. Развернулся, устремив к «Виражу» ищущий взгляд, где под песни Челентано, несущиеся из магнитолы, отдыхали на широкой веранде две чувихи: импозантная Марго и ее нестоящая описания подружка. Подружка рисовала в школьном альбоме что-то с натуры. Марго курила, завершая лирическое признание.
— Вот и вся моя тайна, Верунчик. Жуткая лавстори. Только бы не залететь! Тьфу-тьфу! Если бы не Майкл — парилась бы я тут! Махнула бы лучше в Гагры. Там наш турлагерь открылся.
— Я-то вообще лыжи не очень. У меня щиколотки слабые. А снег и в Москве надоел. Платьице хочется натянуть легонькое и туфельки… Вот такое. — Я показала завершенный рисунок. На листке плескалось море, и под пальмами лежали в шезлонгах две девицы в мини — высокая и мелковатая.
— Тебе как раз активный отдых показан, — отшвырнула Марго мой рисунок. — Засиделась по библиотекам, девушка. На золотую медаль тянешь. Так и в доктора наук в двадцать пять можно загреметь. Вот ужас-то! Пожизненное научное заключение.
— Если честно, меня наука мало колышет.
— Ты ж по живописи с детсада отличалась. Уж лучше бы шуровала в этом направлении. По крайней мере приятное вращение в кругу художественного бомонда, да и клиентуру можно солидную поиметь. Если, конечно, как Глазунов, руку на портретах набить.
— Не поступать в статистический институт, как решили предки? Рисовать? Да это для них… уфф…
— Ладно, не форсируй события. Жизнь сама за тебя распорядится, раз уж ты не в состоянии взять в свои руки управление собственной судьбой. Пока дыши глубже, бледная немочь, и потихоньку разминайся. Между прочим, твой тренер — очень даже ничего. Тотто Кутуньо, если приодеть поэффектнее.
— Марго, ты думаешь, судьба в самом деле есть? — с детской канючащей интонацией спросила я. Потому что наличие судьбы было совершенно необходимо. Ведь если она есть, то уж непременно благосклонная. А за что ей меня мучить? Не курю и целовалась только раз. Без всякого удовольствия. А какой дивный характер и терпение!
— Еще как есть! Только важно разобраться, кто кем управляет — ты ею или она тобой. Моя судьба вон в том отеле для интуристов своих немчиков выгуливает.
— Что-то он к тебе не рвется.
— Майкл руководитель тургруппы, балда! Это дикая карьера для студента Института восточных языков. У его папаши в Интуристе «рука». Мальчик должен стараться — сутками своих иностранных баранов пасти.
— А как же тогда… Как вы будете видеться?
— Ночами, разумеется. Только это тоже жутко опасно. — Она понизила голос: — Представляешь — кто-то из его немчуры шпион или вообще антисоветчик. Ночью начнет вредить — канатную дорогу подпиливать или наших девушек соблазнять… — Глянув в мои округлившиеся глаза, Маргошка расхохоталась. — Обожаю романтичность! Почему я за отдельный номер доплатила, теперь усекла?
— А говорила, чтобы мне отдыхалось спокойнее.