Портреты - страница 24

стр.

Второй признак – характер. И не только спортивный характер что обычно связывают с волей к победе, стойкостью в защите спортивной хитростью, проникновением в психологию партнера.

Не меньшее значение имеет и то, как шахматный мастер управляет собой, когда он не сидит за шахматным столиком, когда он вне шахматных состязаний.

Действительно, жизненный режим мастера мало что общего имеет со спортивным характером. Спит ли шахматист по ночам или ведет легкую жизнь и просыпается лишь к обеду, занимается ли он физической культурой или поигрывает в картишки, бережет ли трудоспособность своей нервной системы или злоупотребляет алкоголем – это зависит от характера человеческого, от воспитания и самовоспитания человека.

Настроен ли шахматист критически к своему творчеству (и к своей особе) или он готов обниматься с любым льстецом, отличается ли он мелочностью или выделяет главное (с точки зрения своего совершенствования), на первом месте у него шахматы или материальная сторона жизни – и это зависит от человеческих качеств шахматиста. Сколько крупных талантов было загублено по той простой причине, что обладатели их оказывались мелкими людьми…

Поскольку тема эта деликатная, не будем ее больше затрагивать. Но, как говорится, «сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок»…

Что касается спортивного характера этих трех шахматных богатырей, то о нем стоит поговорить особо. В наименее выгодном свете тут предстает Л. Полугаевский – он недостаточно проницателен как спортсмен, и, видимо, поэтому матчи ему даются труднее, чем турниры, а отборочные соревнования для него особенно неприятны, ибо именно здесь надо демонстрировать те самые спортивные качества о которых уже говорилось.

Б. Спасский обладает великолепным характером спортсмена – он никогда не унывает, на него не влияют случайные поражения, он умеет концентрировать все свои возможности в решающий момент (во всяком случае, так это было…).

В. Корчной не умеет управлять собой так же хорошо, как экс-чемпион мира. Как спортсмен он более прямолинеен, но все же достаточно силен.

Третий признак – здоровье. Шахматы хотя и интеллектуальный но напряженный труд, шахматист обязан выдерживать жесткую нагрузку. Какова эта нагрузка, можно пояснить на следующем примере: в мае 1961 года моя 20-я партия матч-реванша на первенство мира с Талем была отложена после пяти часов игры в очень трудном для меня положении. Последовала бессонная ночь – необходимо было найти шанс сделать ничью; часа два мне все же удалось поспать перед доигрыванием. Мой партнер не нашел при анализе выигрывающего продолжения, и я мог сделать ничью. Однако сказалась усталость, я спутал подготовленные варианты и… вновь оказался на грани поражения. После шести часов доигрывания, по общему мнению мое положение было уже безнадежным. Опять бессонная ночь (тут поспать совсем не пришлось) и второе, на сей раз четырехчасовое доигрывание. В итоге – ничья. Способен ли на такое напряжение человек, если он не настоящий шахматист? Вряд ли. И Полугаевский, и Спасский, и Корчной на такие перенапряжения способны.

И наконец, четвертый признак – специальная подготовка. После того, как в прошлом шахмат действовали Стейниц и Чигорин, Эм. Ласкер и Рубинштейн, Нимцович и Алехин, Рагозин и Болеславский, известно, что такое специальная подготовка и для чего она нужна. Каждому крупному мастеру полезно иметь свою собственную теорию начал, которую знает только он, теорию, которая тесно связана с планами игры в середине партии.

Это очень полезно, но – увы! – далеко не все на это способны, и не каждый шахматист пытается вести такие разработки.

Чтобы успешно действовать в этой области, надо обладать не только работоспособностью, но и талантом поиска, талантом исследователя. Когда такой большой талант появляется, он косвенно влияет на творчество других гроссмейстеров; изучая его партии, другие мастера узнают, в каких областях шахматной теории сейчас надо работать, и побеждает в шахматах исследовательское направление. Нет такого ведущего исследователя – побеждает тенденция практицизма.