Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка - страница 2

Имея широкие международные связи и продолжая претендовать на роль второго Рима, центра ойкумены, империя в поздний период все чаще полагалась на изощренность дипломатии, а не на реальный вес в экономической и политической сферах. Курс «большой политики» давно уже уступил место вынужденным мелким сиюминутным решениям.

Постоянное лавирование между сербами, турками, болгарами и латинянами, неизменно стоявшее в повестке дня возможное заключение унии с католиками, стремление выбрать из всех зол наименьшее приводили к утрате национального и религиозного единства в стране (216, 33—34).

В области духовной культуры, где за Византией многие века признавалось лидерство, также было заметно отставание (342). Византийская литература XIV в. не знала явления, подобного Франческо Петрарке или Джеффри Чосеру. Тот всплеск нового, который проявился в изобразительном искусстве («палеологовский Ренессанс»), был кратковременен. Однако у поздневизантийской культуры было то преимущество перед западной, что она никогда не порывала с античностью. Поскольку языком образованности в Западной Европе был латинский язык, «открытие» Эллады для нее было затруднено. Византийские ученые круги обладали монополией на аттический язык Древней Греции: он был сохранен в Византии в среде интеллектуальной элиты. В латинских же странах незнание греческого языка становилось препятствием для полнокровного овладения античностью. Когда Петрарка получил в 1353 г. одну из рукописей Гомера, он смог, радуясь, лишь прижать ее к груди. Латинский перевод Гомера был выполнен по его просьбе лишь десять лет спустя (156, 103—104).

Роль Византии в судьбах европейского Ренессанса велика: она, сохранив язык античности и рукописи, из века в век воспроизводила интеллектуальную элиту, высшим credo которой была рафинированная античная культура. Однако стремление сохранить наследие эллинов нетронутым приводило к его канонизации и, как следствие, к проявлениям застоя в науке. Слияние же двух потоков средневековой европейской культуры — латинской и греческой — дало сохраненной античности новую жизнь.

К чести для Византии надо заметить, что во все века ее существования образованность высоко ценилась. Приобщение к наукам часто было залогом будущей карьеры. Публичное произнесение блестящей речи открывало перед молодым человеком двери в дома многих высокопоставленных лиц. Василевсы поощряли занятия науками, а диспуты при императорском дворе были событием большой значимости.

Византийская структура образования покоилась на греко-римской традиции. Изучение основных дисциплин тривиума и квадривиума лежало в основе преподавания. Грамматика, представлявшая собой синтез гуманитарных дисциплин, лежала в основе начального образования. Она давала каждому, прошедшему этот курс, грамотность письма и речи, что позволяло любому человеку, будь он даже из городских низов, определиться на государственную службу, в одну из тех контор, которых было так много в бюрократическом государстве. Свидетельства о грамотности крестьян сохранились в византийских актах, где наряду с крестами довольно часто стоят собственноручные подписи.

Особенностью византийской системы образования являлся светский в целом ее характер. Византия в силу особенностей своего исторического пути избежала, в отличие от Западной Европы, этапа почти полной монополии церкви в сфере образования. Богословие шло в школьных курсах «на равных» со светскими науками, не перекрывая их и не трансформируя их сути. Без овладения светскими науками трудно было представить себе образованного человека.

По византийской традиции, начальное образование в среде аристократии и в околоаристократических кругах было по преимуществу домашним. Обычно им руководил кто-то из родственников или людей, близких к дому. С именем первого учителя часто связывались не только первые шаги в науках, приобщение к «открытию» мира, но и воспитание характера, нравственная ориентация. Известный ученый XIV в. Никифор Григора написал о своем первом учителе, что он преподавал «своим пасомым такие законы и правила, которые сообщают человеку нравственную красоту, сдерживают в нем излишние порывы, приучают умерять желания и останавливают всякое нескромное движение» (115, 112).