Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7 - страница 18
Марию – Мирру Лохвицкую на заре Серебряного века называли первой русской поэтессой, русской Сафо. Она дважды удостоена Пушкинской премии, самой престижной литературной награды России, и дважды удостоена Почетного отзыва Императорской Петербургской академии наук.
Считается, что именно Лохвицкая «научила женщин говорить», проложила путь в поэзию Ахматовой и Цветаевой.
Причастны к литературе и другие сестры.
Варвара – литературное имя Мюргит, Елена – псевдоним Элио.
И Надежда – Тэффи, чудесная, оригинальная, единственная, несравненная, совершенно необыкновенная, по оценкам братьев-писателей.
Первая ее книга «Семь огней» – стихи. Их хвалил Николай Гумилёв в изысканном, снобистском журнале «Аполлон», отмечал их «литературность в лучшем смысле». Но в том же 1910 году она сама затмила свои «Огни», выпустив сборник «Юмористические рассказы».
Тэффи знала и читала вся Россия еще до выхода ее первых книг – она печаталась во многих влиятельных, популярных газетах и журналах с большими тиражами – в «Биржевых ведомостях», «Русском слове», в литературном приложении к «Ниве», в «Сатириконе»… Сегодня вступительные статьи к ее сборникам не обходятся без перечисления поклонников, почитателей. Негоже бесконечно повторяться, но соблазна не избежать – ряд получается интересный. Ее чтили и любили Николай II, Ленин, Распутин… дальше – весь русский мир, от действительных статских советников, генералов и генеральш до студентов, гимназистов, учеников аптекарей… Слава была оглушительная. И Тэффи старалась снизить ее пафос никогда не изменявшей ей самоиронией. Расторопные кондитеры выпустили конфеты «Тэффи», и она отшучивается: «Объелась своей славой». По поводу читательской любви острит: многие дают имя Тэффи своим фоксам и левреткам… Протестовала, когда ее называли писательницей-юмористкой. Многие ее рассказы лиричны, глубоко психологичны, драматичны, но все смешны.
Уникальный дар, глаз видеть во всем, даже страшном, трагичном – смешное, при этом без тени кощунства. Ее смех как самоспасение и спасение от пошлости, глупости, абсурда, боли.
Так что Иосиф Бродский обрел в Москве пространство, обжитое талантливыми литераторами, петербурженками к тому же. В его судьбе и судьбе Надежды Александровны немало общего. Оба – изгнанники. С той лишь разницей, что он выдворен предписанием властей, она без предписания бежала от ужаса революции и гражданской войны, но все одно: они выдавлены Родиной, не оставлявшей им возможности жить и дышать.
Все вышедшее, выходившее из-под их пера оказалось под запретом в советской жизни.
Ни она, ни он не вернулись на Родину, даже когда, казалось бы, появилась возможность.
После войны, в 1946 году верховный совет СССР принял постановление о репатриации эмигрантов, и можно было сразу же, в посольстве, получить советский паспорт. Многие русские писатели в Париже на патриотической волне – война, переживания за свой народ, гордость за победу – поспешили это сделать. Другие размышляли – ехать не ехать… Перед Тэффи даже вопроса такого не возникло. Не только из-за почтенного возраста (ей шел восьмой десяток) – она была чрезвычайно умна, это отмечали многие современники, и ей никогда не изменяла интуиция. Она словно предчувствовала «историческое» постановление партии «О журналах «Звезда» и «Ленинград», определявшее духовную жизнь всей страны. Его вызубривали перед экзаменами старшеклассники и студенты (не одно поколение!), повторяя непотребные слова в адрес Михаила Зощенко, «пошляка и подонка», и Анны Ахматовой, «блудницы и монахини», «взбесившейся барыньки». Ее без конца испытывали на излом, дважды отправляли сына в Гулаг. А теперь еще и гражданская казнь, в назидание другим.
«Вспоминается мне последнее время, проведенное в России, – рассказывала Надежда Александровна в интервью газете „Русская жизнь“, выходившей в Сан-Франциско, в ноябре 1946 года, вскоре после этого позорного документа. – Было это в Пятигорске. Въезжаю я в город и вижу через всю дорогу огромный плакат: „Добро пожаловать в первую советскую здравницу!“ Плакат держится на двух столбах, на которых качаются два повешенных. Вот теперь я и боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью: „Добро пожаловать, товарищ Тэффи“, а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Анна Ахматова».