После чумы - страница 5
— Нед, — негромко спросила она, — вы знакомы с Бадом?
Бад посмотрел на меня тем недобрым взглядом, который не то говорит «иди в жопу», не то выражает превосходство. Я старался держаться невозмутимо — ради Джорди.
— Да, — это было все, что я произнес.
Она повела нас к столу в глубине, возле оркестра — к типичному длинному банкетному столу, — и после некоторых маневров мы с Бадом сели по обе стороны от нее.
— Бад, — сказала она, когда мы устроились, — и Нед, — она повернулась ко мне, затем снова к нему, — наверняка вы оба можете мне кое-что объяснить, причем я хочу знать правду, ведь именно за это я полюбила Аляску, а теперь прочла, что это не так. — Ей пришлось говорить громче, чтобы перекричать звуки «Литл Джус Куп»[5] — как-никак, вечеринка называлась «Мадибу Бич», в углу была насыпана гора песка и висел двадцатифутовый постер, на котором красовалась Джиджет[6] в бикини; мы оба наклонились, чтобы лучше слышать. — Я бы хотела знать, действительно ли существует семьдесят два слова для обозначения снега — в смысле, на языке эскимосов?
Не замечая меня, Бад пустился в свои коронные разглагольствования о том, как два года провел с инуитами недалеко от Пойнт-Барроу, жевал моржовую кожу со старухами, спасался от полярных медведей и понял, что семьдесят два слова получается по самым скромным подсчетам. Затем он перешел на какой-то диалект, который, скорее всего, придумал на ходу, и одаривал Джорди лучезарной улыбкой, от которой меня тошнило, пока я не взял ее за локоть; тогда она повернулась ко мне, и у лжеэскимоса словно кость встала поперек горла.
— Мы называем его белым прахом, — сказал я…
Она подняла брови. Бад, сидевший с другой стороны от нее, с мрачным видом сметал с тарелки пищу, как голодный медведь. Он заткнулся впервые с того момента как пристал к нам.
— Это из-за дороги, — объяснил я. — Мы находимся в самом конце гравиевой дороги, которая отходит от шоссе «Аляска» и упирается в Бойнтон, это самое дальнее место на континенте, куда можно доехать.
Она молча слушала. Оркестр домучил песню, и зал вдруг оживился сотнями голосов. Бад оторвал глаза от тарелки и посмотрел на меня с искренней ненавистью.
— И что? — спросила Джорди.
Я развел руками, поиграл вилкой и продолжил:
— Ну вот. Выпадает снег, настоящий, и до весны — привет, все кончено, прости-прощай. Оказался в Бойнтоне — придется здесь задержаться.
— А если не хочешь? — спросила она, и что-то ироничное мелькнуло в ее глазах, когда она отправляла в рот кусочек краба, наколотый на изящную вилку с двумя зубцами.
За меня ответил Бад:
— Куда ты денешься?
Аукцион был благотворительным, все средства предстояло поделить поровну между домом для бывших охотников на пушного зверя, хосписом для больных СПИДом и продовольственным банком «Грейте Анкоридж». Я не возражал — даже рад был поучаствовать — но, как я уже сказал, я опасался, что кто-нибудь испортит мое свидание с Джорди. Не скажу, что это свидание было больше, чем просто свиданием, нет, зато это была возможность провести почти весь следующий день с понравившейся женщиной, а когда у вас всего два с половиной дня, то это весьма солидно. Я переговорил с Джей-Джеем и еще кое с кем; все они собирались выбрать себе по женщине и отвезти их на рыболовный корабль или на «суперкабе»[7] любоваться ледниками к востоку от города, или даже отправиться в лес смотреть их домики и окрестности. Никто не говорил о сексе — это испортило бы дух мероприятия, — но идея носилась в воздухе, как заманчивое обещание.
За первую женщину назначили семьдесят пять долларов. Ей было лет сорок, с виду — медсестра или стоматолог, в общем, из тех, кто знает, как подойти к утке или слюноотсасывателю. Остальные толпились вокруг и смотрели, как трое мужчин вздымают вверх указательные пальцы, а аукционист — Питер, кто же еще! — тычет то в одного из них, то в другого, отпуская всевозможные забавные замечания, пока мужики не выложились по полной.
— Итак, раз… два… — отсчитывал он, пытаясь выжать все до последней капли, — продано мужчине в красной шляпе. Я смотрел на этого парня (он был мне незнаком — наверное, из Анкориджа), пока он поднимался по трем ступенькам на сцену, которую установили возле песчаной дюны, и почувствовал, как что-то во мне екнуло, когда эта сорокалетняя дантистка улыбнулась, словно весь мир лежал у ее ног, я поцеловала его, как в последней сцене какого-нибудь фильма, а затем оба ушли, держась за руки. Мое сердце стучало, будто неисправный клапан двигателя. Я не видел Бада в толпе, но знал, каковы его намерения, а у меня, как я уже сказал, было не больше ста двадцати пяти долларов. Но я не собирался пускать все на самотек, ни в коем случае.