После дождичка в четверг - страница 11

С этим манускриптом было то же самое. Буквы, выведенные уверенной рукой, казались крошечными скульптурами, но Джек не мог различить ни одной из них. Он снова почувствовал себя мальчиком, которому никак не удается разгадать тайну, известную всем остальным. Начертание литер не походило ни на один из алфавитов, что ему доводилось видеть: точки, петли и завитушки там, где их быть вовсе не должно, и все-таки Джек мог поклясться, что перед ним текст.

Он перевернул страницу, но по-прежнему ничего не мог понять. Джек заглянул было дальше, но пальцы так дрожали, что край листа порвался.

— Джек!

Наконец-то вернулась Бет. Ее тень падала на манускрипт и придавала ему странный характер. Наклонившись, она положила руку Джеку на плечо.

— Что это?

— В склепе нашел, под камнем. Похоже на пергамент?

Бет встала на колени и пощупала манускрипт.

— Несомненно. Это явно очень древняя рукопись — такие принято называть «пергамент» или «пергамен». Обложка изготовлена из более толстой телячьей кожи.

— А страницы?

— Из овечьей. Или козьей — очень тонкой и хрупкой.

— Ты не знаешь, что это может быть?

Бет ничего не ответила — будто не слышала, — и он потянул ее за рукав:

— Скажи, это похоже на текст?

Бет, прищурившись, взглянула на страницу.

— Не знаю.

Удивительно. Ни ему, ни ей не приходилось прежде видеть ничего подобного, и они не могли понять, что попало в их руки. Джек закрыл книгу и передал Бет. Та машинально с мрачным видом принялась смахивать с нее пыль.

— Вот чем на самом деле занимался папа.

— Что ты имеешь в виду?

— Фрэнк изучал самарийские манускрипты и свитки Мертвого моря, пытался разыскать оригиналы. Полагаю, для того чтобы найти ответы на мучившие его вопросы.

— Ты говоришь о Библии?

— Не только. Он старался найти объяснения непонятным явлениям с точки зрения физики. Возможно, это еще одно Евангелие или другой труд, каким-то образом связанный с его верой.

Джек снова посмотрел на потрепанный манускрипт, и опять ему показалось, что эта книга в грязной обложке, небрежно написанная, не может представлять особой ценности. И в то же время было в ней что-то таинственное, жутковатое даже.

— А тебе не знаком этот шрифт? — поинтересовалась Бет.

Джек хорошо знал множество алфавитов — причем не только латиницу и кириллицу, но и арабскую вязь, китайские и японские иероглифы. Этот шрифт как будто сочетал в себе многие и наверняка был очень древним.

— Не знаю… Во всяком случае, прочесть это я не могу.

— Может, в библиотеке поискать?..

В выражении ее лица появилось что-то странное — казалось, она испугана. Непонятный текст вселял в Джека тревогу, и он должен, если это в его силах, оградить Бет от неприятностей.

— Мы пойдем туда завтра с утра, — сказал он.

Джек согрел в ладонях бокал с вином и сделал глоток — видимо, оно еще не созрело, поскольку оказалось вяжущим на вкус и коварным. Смаковать его не хотелось, и Джек выпил его залпом.

Бет спала. Горечь утраты, события последних дней, волнения буквально вымотали ее. Джеку очень захотелось ей помочь, защитить, хотя Бет наверняка высмеяла бы его, стоило только попытаться. Пятно лунного света, пробившегося сквозь витраж, ползло по ее лицу, и Бет морщилась.

Джек снова наполнил стакан, сделал глоток и взял манускрипт. «Горы» и «долины» строчек. Личность, воплощенная в тексте. Трехмерное пространство пергамента с изображениями растений и минералов, небес и странных механизмов, крошечных фигурок людей, сидящих на корточках. Джек осушил стакан и налил еще.

Вино напомнило ему о другой возлюбленной — из давнего прошлого, когда, еще совсем мальчишкой, он путешествовал с одноклассником по Италии. Это было время золота и багрянца, земля, залитая лучами заходящего солнца. Ее звали Роза. Она говорила только на итальянском, и он не понимал ни слова. Впрочем, ему это и не было нужно — как завороженный он внимал ее голосу, не мог оторвать взгляда от губ, глаз, ног… Их обоих сжигала страсть, и незачем было что-то понимать. Они смотрели в глаза друг другу и знали, что думают об одном и том же.

Стремясь стать ей еще ближе, Джек купил учебники и кассеты и вдруг впервые обнаружил, что наделен способностью к языкам. Всего через шесть недель он уже мог свободно изъясняться на итальянском, а кроме того, понял, что между языками много общего. Стоило постичь эту истину, и языки для него исполнились некоего пространственного смысла. Оставалось лишь заполнить конструкцию глаголами и идиомами.