После дождичка в четверг - страница 26
Джек подумал, что Питер прав — Сэнди наверняка понравился бы этот страстный ученый. Только вот, слушая его, он начал сомневаться в правомерности собственных надежд, возлагаемых на манускрипт. Фальшивка не поможет Бет. Это хуже чем ничего.
Не ожидая услышать ответ, Эш снова указал на страницу:
— Еще кусочек для углеродной экспертизы. Грязь и пыль. И если можно, краешек обложки.
Джек кивнул, и Эш отделил скальпелем треугольный кусочек пергамента. Вдруг глаза его округлились, на лице застыло выражение испуга.
— Что это?
В разрезе между слоями кожи показалось что-то белое, словно обнажившаяся кость. Эш встряхнул манускрипт, и в прорехе показался уголок бумажного листа.
— Смотрите, тут что-то есть.
Он отодрал край обложки. Пергамент зашелестел, и на пол скользнул листок бумаги, сложенный пополам.
Джек подобрал его и развернул. В голове у него была единственная мысль: «Фрэнк». Фрэнк все-таки оставил записку. Кто бы то ни было, но оставил.
Витиеватый почерк, черные чернила, обращение и подпись, похоже на письмо. Джек понял, что написано по-английски, но прочесть не мог. Он до боли в глазах всматривался в текст — бесполезно. Он как будто снова вернулся в детство и заподозрил некий всеобщий заговор.
Джек еще раз рассмотрел каждую букву в надежде разобрать хотя бы имя — автора или адресата. Единственное, что можно было легко разобрать, это дата: 1781 год.
Это не мог написать Фрэнк. Письмо было старше не только церкви, но и самой колонии.
— Что это? — спросил Эш.
В его голосе прозвучал живейший интерес. Думал ли он, что письмо — это часть некоей сложной мистификации? Или его рассказ о подделках был неискренним? Возможно, он уловил за всем этим что-то действительно древнее и таинственное.
— Похоже на письмо, — сказал Джек.
— Да. Дайте-ка посмотреть…
Эш мог бы прочитать текст прямо сейчас, но Джек инстинктивно сунул письмо в карман — Эшу-цинику он доверял куда больше, чем Эшу-энтузиасту. Хотелось разобраться с письмом самостоятельно.
— Нет-нет. Ничего особенного.
— Не хотите, чтобы я его датировал?
— В этом нет необходимости. Простите, но мне нужно идти.
Эш странно взглянул на него:
— Что ж… Увидимся в выходные.
Джек сунул манускрипт в сумку и взял протянутую Эшем визитку с изображением глаза и лупы. Направляясь к посту охраны, он подумал, что ровный свет, больничная чистота и беспощадное отношение к секретам не подходят для древней книги. Джек собирался до всего докопаться сам.
Пот заливал глаза, когда он сел в машину и развернул листок. В верхнем левом углу, судя по всему, адрес. Текст расплывался, и Джек понял, что нужно успокоиться. Взгляд уловил повторяющееся сочетание букв. Имя? Бр… бра… брат. Письмо было адресовано некоему «брату» — монаху. И этого оказалось достаточно. Джек начал читать:
«Брату Констану,
орден Саула и Святого Павла, Лендс-Энд,
28 февраля 1781 года.
Дорогой брат Констан!
Хотя я и не удостоен высокой чести быть с вами знакомым, повсюду известна ваша репутация высокообразованного человека, который, несомненно, затмит своего покорного слугу во всех отношениях, за исключением возраста. Поэтому я взял на себя смелость представить вашему вниманию манускрипт, который я приобрел на аукционе у мистера Бейкера пятнадцать лет назад за крупную сумму. В описании этот манускрипт был назван алхимическим текстом или же хрониками Атлантиды.
С самого начала сей документ как будто очаровал меня своим великолепным исполнением; я восхищался энтузиастом, создавшим его, но очарование вскоре угасло и продолжает угасать, ибо я не знаю (хотя и должен) его истинного значения и природы. Манускрипт подобен прекрасной церкви или дворцу, которыми можно восхищаться годами, до тех пор, пока кто-либо не задумается о том, какие сокровища лежат внутри; и теперь, задумавшись об этом, я не в силах более наслаждаться обладанием, пока манускрипт не будет переведен.
В попытках перевести его я провел много лет, испробовал много различных способов, а именно: книги на разных языках, математические таблицы, каббалистические знаки, тайнопись и так далее; также я показывал манускрипт некоторым моим коллегам, и все они проникались внезапной и сильной скорбью. К письму я прилагаю этот в высшей степени странный документ и надеюсь, что вы преуспеете там, где все остальные потерпели поражение, и что я избавлюсь наконец от своего наваждения.