После дождичка в четверг - страница 47

Джек делал закладки в тех местах, где обрывались комментарии кого-либо из исследователей и начинались следующие. Когда он перевернул манускрипт, то заметил, что закладки отмечают все семь дестей пергамента, из которых состояла рукопись. Дести не соответствовали разделам манускрипта, и не было причин вынуждать читателя держаться в определенных границах, но тем не менее… тем не менее. Должно быть, некогда манускрипт был разделен.

Конечно. Когда-то по неизвестной причине книгу разделили на семь частей, и они разошлись по всей Европе. Каждая часть исследовалась местными учеными, которые привносили в свои интерпретации отголоски современных научных споров. Значение манускрипта, таким образом, оказалось раздробленным на десятки. А позже — возможно, через несколько столетий — рукопись собрали воедино.

Чьи-то записи, едва различимые даже при ультрафиолете, сопровождали всю книгу от начала до конца. Этот шрифт походил на минускул времен Каролингов — крошечные буквы, у которых, как и в «Беовульфе», сохранились кресты и «хвостики». Должно быть, манускрипт был разделен вскоре после того, как его прочел этот человек: следующий более или менее полный комментарий был написан куда более поздним «секретарским» почерком и испещрен алхимическими символами. Затем — рельефный и ровный почерк Уилкинса и, наконец, пометки Констана.

Констан всегда был здесь, и Джек пытался вообразить себе, какую пользу извлек пресловутый монах из своего долгого путешествия по манускрипту. Фрэнк наверняка узнал бы историю Вавилонской башни и все возможные вариации библейских стихов, не предпринимая дополнительных изысканий. Сколько времени было бы сэкономлено, если бы Фрэнк и О’Рурк передвинули алтарь и обнаружили склеп; какое утешение это принесло бы Бет.

Джек понял, что у него над головой царит тишина — ни шагов, ни шума на крыше. Поднявшись, он почувствовал, как затекли колени и спина, а когда открыл люк, немало удивился царившему в церкви полумраку. Дыра в кровле была вновь затянута брезентом. Макс и О’Рурк ушли.

Катушка с пленкой по-прежнему лежала на скамье — он увидел ее, когда включил лампу. Устыдившись, что не вспомнил просьбу Бет, Джек хотел было спрятать ее и что-нибудь придумать, но в конце концов оставил на прежнем месте.

Предисловие переводчиков было у Джека любимой частью Библии короля Иакова — и единственной, в которую он по-настоящему верил. «Перевод — это то, что открывает окно, дабы впустить в комнату свет; то, что поднимает занавеси, чтобы мы могли узреть Святое место». Он сидел со своим факсимильным изданием, сверяя его с манускриптом и комментариями Констана.

Перевод был великолепный, и Джек удивлялся, каким образом Констан собирался его улучшить, — а потом нашел первые из помет монаха: «Дан. 5:8» и «Откр. 5:4» — выдержки из ветхозаветной книги Даниила и Откровений Иоанна Богослова, или Апокалипсиса. «И вошли все мудрецы царя, но не могли прочитать написанного». Джек как будто снова ощутил силу взрывной волны и непроизвольно коснулся забинтованного лба. «И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее».

Книга Бытия и смешение языков упоминались на первой странице, где он нашел слова «Вавилон» и «Сеннаар», прежде чем рухнула его идея об идеальном языке. «Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого». Констан не противоречил Джеку. Затем шла серия алфавитных систем, а на полях упоминались чудеса из «Деяний апостолов» и «Послание к коринфянам». В разделе, посвященном зельям и колбам, имелась пометка: «Иному различение духов, иному иные языки, иному истолкование языков».

Бет, вернувшись с работы, помедлила у двери — ее глаза на мгновение остановились на скамье, где лежала катушка с пленкой. Расстегивая верхние пуговицы, она мельком взглянула на книгу, а поняв, что это Библия, удивленно посмотрела на Джека:

— Неужели ты тоже ищешь Бога?

— Не знаю. Не уверен.

Бет улыбнулась и взъерошила ему волосы.

— Если я однажды приду домой и увижу, что ты исписал все стены словами «Аве Мария»…