После победы все дурное забудется... - страница 13

В школе - умирают учителя и ученики. Почти не хоронят в гробах, а за покойниками приезжает фургон и увозят на склады и сжигают.

Соколова помешалась перед смертью. Умер Шанявский и Войцеховский (муж Нины Павловны). Сплошной мор. У меня к вечеру просто ноги не ходят. Воображаю, что делается на заводах.

Была вчера наша молочница из Кузьмолова. У них и врага не было. Но разорение и нищета полные. В деревнях съели собак, кошек и сдохших лошадей. Она пришла наменять продуктов на молоко, чтобы похоронить мужа. Обидно было до слез, что нечего променять на молоко, которое нужно тете Мане больше всего на свете, и последние единственные 200 граммов хлеба невозможно отдать. За ночевку у нас она оставила литр молока - это величайшее счастье. В нашем доме один за другим за последние три дня умерли проф. Борсук, его жена и Русский. Я пишу уже не дневник, а мартиролог.

Была в школе, читала Маяковского о Ленине. Е. б. ж.[10], эти дни и месяцы со школьниками не забыть никогда.

В учительской у буржуйки - ослабевший ученик Боря, его привел санитар из больницы, там не топят, а у мальчика ревматизм острый, а дома - 5.

Маланюк - директор института усовершенствования, Леонид Евгеньевич, ослаб и сильно болен от истощения. Гороно не может или не хочет исхлопотать 1-ю категорию своему золотому фонду. Стыд и позор им. Уборщицы и санитарки выживут, а лучшие учителя обречены на вымиранье. Меня истинно поддерживает Мария Ивановна двумя тарелками супа, этими делами измеряется теперь любовь и внимание и чуткость людей у нас. <...>

Почти заготовка стихов –

Баллада о невской воде:

Тот не забудет никогда,

кто все переживет,

как жжется невская вода,

как тверд январский лед.

В квартирах толстый лед нарос,

застыл водопровод.

В тридцатиградусный мороз

к Неве народ идет.

Мороз ресницы забелил,

на шалях - белый ворс,

а чайник весь (заледенел)

и к варежкам примерз.

В столовой очередь стоит:

часами супа ждут.

Но суп в Неве еще бежит,

его еще везут.

В бидонах звонких лед стучит,

обмерзли повара,

но как не сетуй, не ворчи,

а супу ждут с утра.

Сегодня великолепная сводка с Калининского фронта: наши освободили южную часть Калининской области, следовательно, - подходят к Пскову. Вокруг врага - толстое кольцо смыкается.

Сегодня вторая радость - прибавили хлеба: служащим 300 гр., иждивенцам 250 гр., рабочим 400 гр. Но это уже почему-то померкло по сравнению со сводкой.

В школе готовим вечер обороны Севастополя. Школьный суп - спасибо ему! Он поддерживает. Милая, сердечная Любовь Захаровна приходила сегодня, принесла отпускные, пришла проведать, они все обеспокоены были, жива ли я.

Умела Татьяна Викторовна и ее сестра, - еще добавление к мартирологу. <...>

Город проходит сказочные испытания: весь город ездит на Неву за водой. Я упала и облилась, пальто заледенело, я. К счастью, донесла литра 3 в кастрюле. Хлеба не хватает, стоят хлебозаводы: нет воды. Люди стоят по 5 - 6 часов на тридцатиградусном морозе. По моей карточке получили хлеб по блату, через дворника. Тетя Катя стояла два дня в очереди за похоронным свидетельством.

В городе пожары. Дома пылают днями - нет воды, нечем тушить. 25 января на просп. М. Горького дом пылал, как костер, но не было ни одного пожарника, все стояли совершенно безучастно.

Радио молчит, как покойник.

У меня все мысли заняты с утра до вечера поддержанием жизни моей и тети Мани: я успокаиваюсь только тогда, когда школьный суп налит в кувшинчик.

Теперь уже, кажется, никакие отвлеченные мысли не идут на ум. Даже о делах на фронтах думаю походя, каким-то совершенно иным образом, чем раньше. Идет борьба за ежедневное существование просто физически.

Сегодня не могли получить даже хлеба. К этому и прибавить больше нечего. Этому нет оправдания при любых условиях - берите людей на трудповинность возить воду на хлебозаводы, наконец, выдавайте муку, но голод после речи Попкова[11], такой обнадеживающей, - еще усилился. В беспомощности Ленсовета есть что-то просто циничное в отношении людей: люди наши страдают от голода, холода, отсутствия воды. Люди умирают, парки стоят. К чорту срубить парки, сломать стадионы и деревянные постройки, ведь сгорят все равно, но надо спасать людей. О фронтовых делах не знаем ничего. Чувство заброшенности, забытости всеми и вся. Боже мой. Боже мой. Неужели будет что-нибудь еще хуже этого? Лучшего не жду, мы, видно, не заслужили лучшей участи, мы, ленинградцы! Горько и больно, плачу от нравственной муки. И голод, и холод легче перенести, если веришь, что хотят нам помочь, хотят выручить, но я не вижу. Чтобы делалось что-нибудь для облегчения наших мук. Больше нельзя медлить с помощью нам, нельзя медлить. Сегодня целый день бухают орудия, не разберу, - наши или вражеские и даже, по совести, нет интереса прежнего.