После России - страница 24
Тогда Карл сделал копию и отправил на рецензию Набокову. И Набоков написал о «Школе…» знаменитые три эпитета — «трагическая, трогательная и возвышенная книга». И эти слова решили мою судьбу.
Я уже в это время был в Вене…
— «Школа для дураков» сразу вышла на русском?
— Нет, сперва она вышла в переводе Карла Проффера. Он потратил на это год, больше ничем не занимался.
Потом книга вышла еще на семи или восьми языках в Европе. Но издательство «Ардис» маленькое, оно не могло себе позволить вложить много денег в рекламу. Без денег в Америке плохо. Действительно, как я знал уже из советского опыта, никакой талант сам по себе не пробьется. Даже в самого гениального человека нужно вложить деньги. Чем больше вложено, тем больше имя. Но можно и из абсолютного нуля сделать все, что угодно.
Они что-то там сделали, конечно, для меня. У меня было турне по Америке. Первая лекция в жизни в Стенфордском университете. Семь потов с меня сошло, было жарко в Калифорнии в феврале. Первое в моей жизни выступление перед очень большой аудиторией. Я просто чуть не умер от страха. А потом привык.
Но ключевой город — это Нью-Йорк, пробиться в нем исключительно трудно.
Вторая моя книга о Волге, о егерях и о странных обстоятельствах одного человека, который зовет себя «запойным охотником». От его имени написаны тридцать семь стихотворений, цикл так и называется — «Записки запойного охотника». Это роман, эпиграф для него мне подсказал Набоков. Эпиграф из Пушкина:
Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина Порою той, что названа Пора меж волка и собаки…
Это из «Евгения Онегина». Набоков написал моему издателю, что я работаю над романом, который называется «Меж собакой и волком», пусть издатель учтет, что есть такая строка у Пушкина.
Многие люди помнят наизусть, к моему удивлению, все тридцать семь стихотворений из этой книги, где стихотворные главы чередуются с прозаическими. Например, «Портрет знакомого егеря». Оно, это стихотворение, начинается так:
«Меж собакой и волком» напечатана в Саратове, в журнале «Волга». «Школу для дураков» переиздали в маленьком нью-йоркском издательстве. А вскоре выходит третий роман — «Палисандрня».
Моя «Палисандрия» вышла в большом авангардистском издательстве. Создано оно было в конце 50-х, оно подарило Америке Беккета. Ионеско, весь знаменитый европейский авангард. Издательство увлекается и русскими литературными делами, организует различные конференции.
— Кстати, ты катишь бочку на историю, а разве твой роман «Палисандрия» не исторический роман, ведь он касается судьбы Берия.
— «Палисандрия» — целиком пародийный роман, пародия на мемуаристику, на исторические романы. Совершенно четко я выразил в нем свое отношение и к истории, и к жанру исторических сочинений. Не подумай, что я призываю забыть кровавую историю России, но, повторяю, так, как это делает Солженицын, меня не устраивает. Я просто жалею, что он не пишет больше своих замечательных романов.
Так вот, в Нью-Йорке есть литературная элита, у которой свои правила и законы, и ты должен каким-то образом в эту элиту войти. Практически никто из русской эмиграции, кроме нескольких человек, в Америке не пробился. Русская литература сложна для американского читателя. Надо объяснять незнакомые реалии. Я знаю некоторых молодых пишущих ребят, которые решили, что они по-русски не будут писать. Сейчас они пишут только по-английски, стали американскими писателями. Они выехали в возрасте 20–25 лет — и это еще одна потеря для русской литературы.
Нина Берберова сказала мне. что единственное достойное писателя место в Америке — это университет, работа в университете. Поэт или писатель, постоянно живущий на территории университета — это некий духовный стержень, литературный попечитель студентов. Его должность «не бей лежачего» — он совершенно не ходит на работу. Просто из уважения к литературе человеку дается возможность спокойно писать.
Но я. поработав в университете, решил, что это мне тоже не подходит. я не люблю преподавать, хотя могу это делать.