После вечного боя - страница 8
Не веря собственным глазам,
Сгребла ты целиком
И книги, что писал он сам,
И книги, что о нем.
И подожгла их одолонь
Высокого крыльца.
Все слезы испарил огонь,
Всю ненависть с лица.
О, значит, радость есть во зле!
Но ветром принесло
К огню, рожденному во мгле,
Вечернее письмо.
Сверкнула ты: — Мне повезло!
Он не забыл меня! —
Читала темное письмо
Вдоль отсвета огня.
Писал: «Поэт в любви незрим,
Но видит до конца.
Издалека целует дым
И воздух у лица».
Ты распрямилась, дым гоня
Перед своей судьбой:
— Целуй не воздух, а меня.
Я вся перед тобой!
Зачем во тьму глаза глядят?
Нет никого кругом.
Как странно, книги не горят.
Объятые огнем.
Прости, что я была горда.
Уходят только раз,
Не возвращаясь никогда,
Хотя и любят нас.
ЗДРАВИЦА ПАМЯТИ
П. Чусовитину
Пока я не взошел на пьедестал
И на том свете дважды не пропал,
Любезный Петр, позволь поднять бокал
Во здравье мертвых, а верней, незримых,
Издалека от нас неотделимых.
Ты маску снял с меня: ты споришь с чертом,
Что производит маски в царстве мертвом.
Ты лепишь лица, значит, споришь с богом,
Искусным занимаешься подлогом.
И встарь лепили, но в конце концов
Лепили настоящих мертвецов.
Искусство было, да во время оно,
А нынче где он, бог Пигмалиона?
Во всех мирах мы живы, но о том
Забыли, как о веке золотом.
Когда ослабла в человеке память,
Он начал мертвым памятники ставить.
Но этим никого не воскресил,
А только плод соблазна надкусил.
В беспамятстве гордыни начал славить
Себя: живым стал памятники ставить.
Или живые наяву мертвы?
Вот до чего уже дошло, увы.
Не возводи ты памятники мертвым,
Тем более живым. И духом гордым
Не отягчай мне душу на том свете,
За этот грех я буду там в ответе.
Я памятник себе воздвиг из бездны,
Как звездный дух. Вот так-то, друг любезный.
Когда меня ты помнить станешь слабо,
Вон на кургане каменная баба!
Она была моей. Согласно мифу,
Она со мною изменила скифу.
И спит с тех пор. Так разбуди ее,
Назвав ей имя храброе мое.
Она проснется в новой тишине
И многое расскажет обо мне.
А спросит вдруг, куда я подевался,
Скажи, что частью на тот свет подался,
Поскольку этот тесен оказался.
Известно, русский человек широк.
Ну вот и всё, а прочее меж строк.
ОКНО
Тень Петра по живому шагает.
— Это что за народ! — говорит.—
Из окна, как лягушка, сигает…
Али наша держава горит?
А прохожий ему отвечает:
— Государь, он в Европу сигает.
— А держава? —
Прохожий плюется:
— А держава сгорела давно.—
Слышит: стук молотка раздается —
Это Петр забивает окно.
ГИТАРА
Аполлон гитару
взял у Смердякова:
— Что Константинополь?
Наш или не наш?
— Извини-подвинься.
Ничего такого
не слыхать в Одессе.
Выпил — и шабаш.
Аполлон заметил:
— В выпивке ли дело? —
Заломил гитару
и семь струн рванул,
словно с бубенцами
тройка полетела
на Константинополь
или на Стамбул.
Тройка с бубенцами,
где твои печали?
Туз, семерка, дама —
каждому свое.
Все двенадцать стульев
много лет трещали:
у Одессы-мамы
бёдра, ё-моё!
Вырвал из гитары
душу бог искусства,
поглядел и плюнул
в здешнее темно.
Смердяков балдеет
от большого чувства.
Чей Константинополь —
это все равно.
СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЕ
Поехал на рыбалку генерал
И место целым штабом выбирал.
— Годится? — гаркнул он на божьи мели.
— Так точно! — офицеры возгремели.
— Где удочка? — Готова честь по чести:
Крючок на месте и червяк на месте.
— А где же стопка? — Стопку опрокинул
За воротник и удочку закинул.
Одну минуту свита не мигала.
Но на виду удача генерала
И слово генерала на слуху:
— Эге! Да это окунь! На уху!
Швырнул в котел, и снова честь по чести
Крючок на месте и червяк на месте.
— А где же стопка? — Стопку опрокинул
За воротник и удочку закинул.
И две минуты свита не мигала.
Но на виду удача генерала
И слово генерала на слуху:
— Сазан? Зело годится. На уху!
Швырнул в котел, и снова честь по чести
Крючок на месте и червяк на месте.
И снова стопку водки опрокинул
За воротник и удочку закинул.
И три минуты свита не мигала.
Но на виду удача генерала
И слово генерала на слуху:
— А, золотая рыбка! На уху!
Но, красотой и разумом блистая,
Возговорила рыбка золотая:
— Пусти меня, служивый, а за дружбу
Я сослужу тебе большую службу,
Достаточно желанья твоего…—
Но генерал не слушал ничего:
— Чего желать, когда я все имею: