После войны - страница 10

— Молчать! — гаркнул Алексей и зашагал поперек обледенелой палубы, от фальшборта к фальшборту: четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать в другую.

Он насчитал две тысячи восемьсот шагов, а из-за двери кубрика все еще доносился зудящий голос шкипера:

— Зачем такой молодой человек хочет замерзнуть? Разве у красивого Алексея нет невесты, которая его ждет? Неужели у Алексея вместо сердца стеклянный поплавок и ему не жалко боцмана?..

Алексей сбегал в камбуз, укутал боцмана парусиной, пододвинул к нему корзину с углем, чайник с водой, пачку галет.

— Управитесь без меня, товарищ боцман?

— Управлюсь, Алеша. Отдать носовые! Слева по носу неизвестное плавсредство!.. — У Доронина начался бред.

Прибежав обратно к носовому кубрику, Алексей увидел, что «рыбаки» успели выдавить стекло в иллюминаторе и стараются сбить запор рейкой, сорванной с потолка.

— Отставить! Вниз! — крикнул Алексей, наводя на иллюминатор автомат.

Прошла вторая ночь. Минул второй день. Шторм все еще неистовствовал. Палуба «Хризантемы» стала горбатой ото льда, по ней нельзя было ходить. Обжигая на морозном ветру руки, Алексей с великим трудом протянул от кубрика к камбузу обледенелый трос, закрепил конец и ходил, держась за него.

Чтобы нарушители не смогли выломать дверь, он подпер ее обрушившимся фок-реем, привалил около якорь-цепь. Пищу передавал японцам через иллюминатор, туда же вместо угля совал изрубленную обшивку фальшборта.

— Ремонт шхуны на мой счет! — отвечал он на протесты шкипера.

Третья ночь прошла для Алексея, как в угарном сне. Он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Губы задеревенели, обмороженные щеки облупились. Все лицо опухло от холода.

Но он все-таки смог, как положено по уставу, отрапортовать капитану третьего ранга, когда тот пришел к острову на ледоколе.

— Такая вот история, — закончил свой рассказ Баулин.

— Что же вы сделали с «Хризантемой» и ее командой?

— Мы лично ничего не делали. Мы только отбуксировали ее в Энск, — сказал Баулин. — Шкипера судили. А «Хризантему» конфисковали. Документов ведь на ней никаких не было. А если б и были — какой владелец признается, что это он посылал шхуну со шпионским заданием?

Капитан третьего ранга помолчал.

— Документов не оказалось, владелец не признался, а кто хозяин — яснее ясного: дельфины к нам шары-разведчики не засылают… Да, я забыл сказать: до того, как мы ее задержали, «Хризантема» успела-таки выпустить два шарика. Их подбили наши истребители. Словом, они летели к району, фотографии которого мы вовсе не намерены дарить кому-нибудь на память…

Остапчук нервничал: он торопился на заставу, но «газик» то буксовал в грязи, то еле полз по разбитому проселку. Часто колеса совсем увязали, и тогда капитан выскакивал в грязь, толкал машину.

Он, конечно, не спешил бы так, будь его заместителем опытный офицер. Лейтенант Корольков назначен совсем недавно, и сегодня застава впервые доверена ему. Все ли там благополучно?

Капитан приехал только поздно вечером. Боевой расчет был уже произведен, наряды ушли на границу. Своего заместителя Остапчук застал в канцелярии.

— Ну, как тут у вас, лейтенант? — спросил он, едва переступив порог. — Что нового? — Остапчук прищурился, ослепленный после вечерней тьмы ярким светом лампочки; скулы его обрисовались еще резче. Пока он стаскивал с себя мокрую задубевшую плащ-накидку, Корольков доложил, что день прошел благополучно и что перед вечером он сам побывал на границе. Следовая полоса в порядке. Вот только погода испортилась.

— Да, погодка мерзкая, — повел озябшими плечами Остапчук. — Льет и льет… И море разыгралось.

Он покосился на темневшее окно. Порывы ветра рассыпали по стеклам белесые капли осеннего дождя; под окном скрипела береза.

— Сегодня, товарищ капитан, штормит особенно… Аж берег гудит…

Корольков еще не привык к морскому участку.

— Новость приятную вам привез, — меняя тон, проговорил Остапчук. — В штабе видел вашего бывшего начальника капитана Сизина. Его переводят, притом с повышением.

Сизин командовал заставой, на которой Корольков служил после училища. О Сизине на границе отзывались хорошо, но Остапчуку он чем-то не нравился. Корольков не совсем понимал, в чем тут дело. В конце концов молодой офицер стал избегать разговоров о своем бывшем начальнике. Сегодня же он откровенно обрадовался его успеху.