Последнее купе - страница 3
Он достал из ящика стола кипу повесток и стал неторопливо тасовать их.
– Так, Пятаков… Пятаков… Вот он, Пятаков Георгий Владимирович. Распишись-ка здесь. Семнадцатого июня встанешь пораньше, оденешься во все старенькое и в восемь ноль-ноль, как штык, явишься на призывной участок, Майская площадь, 3. Сам не придешь – приведут. Убежишь – найдут. Доказано наукой.
Жора облизал пересохшие губы.
– Но ведь отец это, заплатил вам. деньги.
– Помню. Двадцать второго мая 1995-го, ровно три года тому назад. Шестьсот долларов ноль-ноль центов, как в аптеке. И я свое обещание сдержал: все эти три года ты болтался по городу, как дерьмо в проруби, а я тебя не трогал.
Жора ничего не понимал.
– Нет, он должен был принести деньги вчера вечером, девятьсот долларов, мы же договаривались!
– Вчера вечером? – Рощин залез в стол, достал оттуда пожелтевший номер «Красной звезды», уткнулся носом в первую страницу. – Ничего не знаю. Со мной никто не договаривался, никто не приходил, не звонил.
– Этого не может быть, это.
– Доказанный наукой факт, Георгий.
– Вы не понимаете, – Жора зачем-то встал и постучал себя кулаком в грудь. Кажется, он кричал. – Мне двадцать один год! Двадцать один!
– Но ведь не шестьдесят? Не девяносто? – отозвался Рощин из-за газеты. – Слушай, Георгий, тут ко мне должна прийти одна мамаша. я хотел бы поговорить без свидетелей. В общем, равняйсь, смирно. Кругом марш. До скорого, Пятаков, не болей.
Ахмет что-то учуял.
Насторожился.
Быстро вскочил на ноги и заправил выехавшую рубашку. Пассажирка вопросительно посмотрела на него, на всякий случай натянула свои желтые шорты. Ахмет повернул защелку в двери служебного купе, выглянул наружу, сухо сказал:
– Не скучай, я скоро, – и вышел в коридор.
Черт знает что. Поезд только полтора часа в пути, а лысый пассажир с тридцать второго места успел надраться до белых слонов. Он стоял в дальнем конце коридора, голый по пояс, полотенце торчит из кармана, подтяжки болтаются – и дергал ручку двери последнего, девятого купе.
– Послушайте, дорогой! – окликнул Ахмет, энергичным шагом приближаясь к нему. – Что вы там забыли, эй? Идите в свое купе!
Лысый оскалился и с удвоенной энергией принялся трясти дверь.
– Я непонятно выражаюсь?.. – Ахмет положил руку на потное плечо.
Шиманский Петр Вадимович, 1956 года рождения, украинец, прописан в г. Суоярви Петрозаводской области, ул. Северная, дом 56, квартира. Кажется, 16. У Ахмета профессиональная память, а паспорт лысого гражданина он держал в руках не далее как сорок минут назад – сам гражданин был тогда лишь в легком подпитии. Паспорт настоящий, штамп прописки не вызывает сомнений, фото подлинное, в этом Ахмет тоже разбирался неплохо.
– Хочу домой! – ревел Петр Вадимович, вращая налитыми кровью глазами и выдергивая ручку из двери. – Домой! Почему мня не это. не пссс? – он тяжело икнул. – Не псскают?!
– Ваше купе дальше по коридору, товарищ, – сказал Ахмет, оглядываясь. В коридоре на мгновение показалась бабулькина голова в пигментных пятнах и тут же нырнула обратно. – Ваше восьмое, там буква «V» и три палочки, а это девятое – видите?
Ноль по фазе, лысый вцепился в дверь и не отпускал. Ахмет оглянулся еще раз: коридор пуст, пассажиры отдыхают. Он с разворота нанес короткий удар по шее Петра Вадимовича, и когда тот, булькнув, стал заваливаться набок, подставил ему плечо. Через пять секунд товарищ Шиманский тоже отдыхал – на железном полу в тамбуре, среди сигаретного пепла, а Ахмет вернулся к себе в служебное купе и нажал кнопку вызова дежурного милиционера:
– Балчи, это я, Гасанов, шестой вагон. У меня здесь пьяный, пришли кого-нибудь. Да, он в тамбуре, найдете без меня, если что. Спасибо.
Потом Ахмет защелкнул дверь и выдохнул:
– Жарко. Задрали все.
Он достал пиво из ящика, снял крышку и бросил в кассу четыре тысячи семьсот. Отпил из горлышка, поставил бутылку перед пассажиркой в желтых шортах. Пассажирка сидела у окна и наблюдала за бесконечной кинолентой майских садов и рощ. Под столиком еле помещались ее сдвинутые крест-накрест длинные голые ноги.
– Это мне? – спросила она, увидев бутылку.