Последнее обещание - страница 27

– Вкусно! Попробуй.

Она протянула стакан Россу, и их руки соприкоснулись.

– Ты любишь Маурицио? – спросил он вдруг.

Она рассмеялась:

– Да, такие вопросы лучше задавать именно после стакана вина. Что это ты?

– Прошу прощения. Дурная привычка – говорить то, о чем думаешь.

– Это я заметила. – Она вздохнула. – Если честно, не знаю. Если бы я его не любила, то, наверное, не расстраивалась бы из-за его измен.

– Маурицио тебе изменяет?

Она опустила глаза:

– Недавно я нашла в кармане его пиджака серьги. Он пытался выкрутиться, говорил, что купил их мне в подарок. Но про губную помаду, обнаруженную мной там же, он такого сказать не мог. – Взгляд ее стал грустным. – Я давно знала, что он мне изменяет. Но заговорила об этом впервые.

– И что он сказал?

– Объяснил, что проблемы не у него, а у меня.

Росс задумчиво посмотрел на нее:

– И что ты ему ответила?

– Сказала, что ухожу. А он: пожалуйста, уходи, только Алессио я не отдам.

Росс нахмурился:

– Он действительно может это сделать?

– Да, не даст разрешения вывезти его из Италии.

– А если ты просто поедешь с ним домой и не вернешься?

– Я об этом думала. Все не так просто. Без разрешения Маурицио я могу уехать только на две недели. Если задержусь хоть на день, он имеет полное право обратиться в полицию. Это станет известно ФБР, мне предъявят обвинение в похищении ребенка. И придется привезти Алессио назад. У него заберут паспорт – до восемнадцати лет. А меня могут и в тюрьму посадить. Во всяком случае, лишить права опеки. Наверное, я могла бы скрываться, но такая жизнь не для Алессио. С его астмой это слишком рискованно.

– А ты можешь подать на Маурицио в суд?

– Могу. Но я проиграю дело. У семьи Маурицио большие связи. К тому же мне нужно будет доказать, что в Америке я могу предоставить Алессио лучшие условия.

– А у тебя не получится?

– Я же буду матерью-одиночкой. Я забеременела, как только мы поженились, и мы переехали сюда, когда Алессио было полтора месяца. У меня нет никакой профессии, только живопись, и все. Сам знаешь, какое в Америке дорогое лечение. А Алессио раз в два месяца попадает в больницу. Нет, даже если суд мне разрешит, я не справлюсь.

– Ты хорошо все взвесила?

– Я об этом давно думаю.

Росс провел рукой по гладкому боку бочки.

– А какая Маурицио разница, где вы? Ведь он почти не бывает дома.

– В Италии другие нравы. Здесь развод куда позорнее, чем измена. Его вполне устраивает нынешнее положение вещей. Дома у него жена, а в поездках – развлечения.

– А его самого не мучает то, что он тебе изменяет?

– Для него это пустяк, мелочь. Некоторые считают, что это только укрепляет брак. Вносит, так сказать, свежую струю.

– Значит, для Маурицио верность значения не имеет?

– Только в том случае, если речь идет о нем. Если бы я ему изменила, все было бы по-другому.

– Двойной стандарт?

– Еще какой!

– И как же ты это терпишь?

– Я воспитываю сына. И пишу картины.

– И то и другое у тебя отлично получается.

– Спасибо, – сказала она чуть слышно. И взглянула на часы. – Нам пора. Мануэла наверняка собирается закатить для нас настоящий пир.

Когда они поднимались по лестнице, Росс приобнял ее, и она положила голову ему на плечо.

– Если ты сегодня вечером свободен, мы можем устроить сеанс, – сказала она.

– Я в твоем распоряжении.

Мануэла ушла домой, Алессио лег спать. Окна в мастерской были открыты, хотя в воздухе уже чувствовалась осенняя прохлада. Росс сидел на стуле. Элиана работала уже больше часа, и они болтали о пустяках.

Он спросил:

– Как тебе мой итальянский? Только честно!

– У тебя потрясающий словарный запас.

– Я хорошо запоминаю слова. Произношение дается мне куда хуже. Я так и не научился произносить раскатистое “р”.

– У англоязычных людей с этим всегда проблемы. И у меня долго не получалось. А потом я познакомилась с американкой, которая говорила по-итальянски безукоризненно. И она мне сказала: “Милочка, говорить по-итальянски – все равно что целоваться. Все дело в том, как открыть рот”. И научила меня одной штуке. Хочешь, покажу?

– Конечно.

Элиана отложила кисть и подошла к Россу.

– Повторяй за мной: “Бибер. Бабер. Бубер”.

– Бибер. Бабер. Бубер.