Последние километры - страница 25

Постаревший, контуженный бомбой заговорщиков, Гитлер мало чем напоминал мюнхенского путчиста, нюрнбергского пророка, берлинского диктатора. Он конвульсивно подергивался, кричал и захлебывался, и все же фанатизм, решительность, вера в провидение постепенно вдохновляли его, подчиняли и гипнотизировали присутствующих.

— Сегодня наши войска не только на Одере, но и в России. На Курляндском полуострове мы держим и будем держать полумиллионную армию как раз на полпути между Берлином и Москвой. Это наш заслон, наш форпост до будущего наступления! На Дунае, только в районе Будапешта, у нас есть одиннадцать отборных танковых дивизий и другие боеспособные единицы. Могучие клещи охватывают советские вооруженные силы с севера и юга. Большевики не пали на колени, когда мы схватили их за горло. Почему же сегодня перед лицом временных неудач должны пасть мы?! Взгляните на конфигурацию Восточного фронта. — Он, видимо, перед этим не колдовал у карты, а внимательно изучал ее. — Я с глубочайшим убеждением заявляю: наши авангарды на том берегу Одера имеют во сто крат более важное значение, чем большевистские — на этом берегу. Почему? А потому, что московские авантюристы, в угоду лондонским политическим банкротам, бросили лучшие, отборнейшие части нам в пасть. Мы пережуем, перемелем их и выплюнем им в лицо! Советские танки на Одере? Да. Но они без боеприпасов, без горючего, без артиллерийских и пехотных заслонов. Вы говорите, генерал Йодль, что большевистские склады за Вислой? Это армейские и фронтовые склады, запасы которых исчерпаны для первой стадии наступления. Теперь эти склады пусты. Боеприпасы, горючее, резервы большевикам нужно подвозить с Украины и Белоруссии. В условиях весеннего бездорожья. Единственная возможность у них — железные дороги. Но здесь свое слово скажет наша люфтваффе. Не правда ли, рейхсмаршал Геринг?

— Так точно, мой фюрер!

— Фронт по Одеру для большевиков — дырявый мешок, который не скоро залатаешь и наполнишь. Для нас же — могучая стальная пружина, стиснутая до предела. Она даст отдачу, и мы снова двинемся на Восток. Вы увидите, как тогда начнет распадаться беспринципная коалиция русских большевиков, английских плутократов, американских спекулянтов и французских масонов. А тем временем у нас появится новое, невиданное оружие. Работа немецких ученых завершается. Долой из наших рядов трусов и пораженцев! Будущее принадлежит великой и могучей Германии!

Он обессиленно упал на стул. Все вскочили, неистово выкрикивая «Хайль Гитлер!». Одни искренне верили в провидение, чудо, грядущую победу. Другие хотели бы верить, ибо в противном случае — безвыходность, пропасть…

Бакулин с консервной банкой в руках удобно расположился на гранитном пьедестале громоздкого памятника, возле которого стоит его «коробка». Из люка выглядывает заряжающий Мамедов, он тоже лакомится консервированными черешнями, напевая свою бесконечную песню. Механик-водитель Потеха уверяет, что этой песни Мамедову хватит до самого Берлина. Сейчас Потехи нет. Он вместе с наводчиком Голубцом направился за продуктами для роты. С Бакулиным кроме Мамедова остался стрелок-радист, щуплый, жилистый юноша со странной фамилией Кардинал. Откуда взялась эта фамилия, не знал ни он, ни его отец — колхозный конюх с Житомирщины. Навряд ли смогли бы объяснить этот факт и ученые-лингвисты. Но этим исключительность Кардинала не ограничивалась. Парень был истовым художником, возил в танке этюдник и при малейшей возможности рисовал, рисовал, рисовал. Он уже обследовал близлежащую улицу, но ничего подходящего не нашел. Попросил Голубца и Потеху, если на пути у них окажется магазин художественных принадлежностей, раздобыть краски и кисти. А тем временем обыкновенным карандашом в походном альбоме он запечатлевал, как Герой Советского Союза Петр Бакулин мирно ест компот из черешни на пьедестале памятника неизвестному прусскому генералу, бронзовая голова которого снесена осколком снаряда.

Творческую идиллию нарушил приезд комбрига. Комбат поставил банку с компотом у ноги обезглавленного вояки и соскочил с пьедестала. Рапорт его был краток: после трагического случая с экипажем Коваленко потерь в батальоне больше не было. Иван Гаврилович обнял храброго уральца, поздравил его с продвижением по вражеской земле.