Последние метры - страница 7
Примерно такую же фразу высказал он недавно и ефрейтору Ларионову. А Саша - работящий, добросовестный парень, надежный товарищ,- вдруг огорошил :
- Ты, конечно, Сергей, извини, но к чему такой энтузиазм? Я понимаю: размах, космические масштабы - все это горячит кровь, возбуждает… Но нельзя же быть всеобщей нянькой, потому что болеть за всех - головы не хватит. У нас в отделении порядок - и хорошо.
Да, здесь все было в норме и полном порядке. Собаки накормлены, ухожены, не больны. Хорошие собачки! Вот его неразлучный Джин, осторожно наблюдает за Сергеем и голоса не подает, словно и впрямь понимает: сейчас хозяин размышляет о чем-то особенно важном, мешать ему и набиваться на ласку не следует… Вот Ларионовская Джери. Там - вольер призера отряда Мухтара. Самого Мухтара в вольере нет - он на службе. С ним Николай Калугин заработал и Привез из отряда дорогую награду - вымпел лучшего проводника служебной собаки… Дальше - свирепый, злой Урал, косит на Шестерикова умным взглядом. Какая сила таится в этой широкой мощной груди - под остистой, будто наэлектризованной, шерстью! И как он послушен рукам Андрея Лосева, как внимателен и чуток к его командам! Вот уж поистине живая стихия, покоренная человеком и в награду за это верно отдающая ему весь свой запас энергии, навыков!.. А вот Костиковский Дик. Хороший ты пес, Дик, не подкачай, не подведи нашего молодого!..
Сергей улыбнулся - вспомнил, чем закончился тогдашний их разговор с Ларионовым об энтузиазме и «няньках».
- Понимаешь, обидно,- откровенно высказался Александр.- Один ломит, себя не жалеет, а другой отсиживается в тенечке. Ну! Разве справедливо?
- Ты не горячись, Александр. Вот представь: вся застава ходит в середнячках, а наше отделение назвали не просто отличным, а сверхпередовым, образцово-показательным. Ну, произошел вдруг такой уникальный случай. И вот вручают нам не вымпел отличного отделения, а какой-нибудь бриллиантовый знак.
Пошел бы ты его получать? То-то, молчишь. А почему? Да потому, что и сам не подозреваешь, как глубоко в тебе сидит наш главный воинский принцип: один за всех, а все - за одного…
Именно здесь, у питомника, Сергей Шестериков вспомнил слова, которые сейчас лишь явятся его солдатам, его боевым товарищам, а до этого дня два года, свернувшись клубочком, дремали и росли, набирали силу у самого сердца. Нет, в них самих, в словах, не окажется ничего особенного, но вот в том, как он их скажет, будет скрыт весь секрет, истинный смысл.
- Товарищи! Боевые мои друзья! Я могу вам сказать: поработали мы хорошо. Наша застава отличная. Но сейчас одного этого уже недостаточно. Наращивать темпы - вот наша задача. Мы - пограничники, и хорошо знаем, что такое время; не оно, а мы должны диктовать ему свою волю, не оно нас, а мы его побеждаем. Верно я говорю?
- Ты на перевалах-то из машины не выходи. Холодно, простудишься…
- Ладно, ладно, не выйду. Спи!
С рассветом надо выехать на заставу младшего лейтенанта Трибиса. Путь не близкий, а зимние дороги в горах тяжелы. Не ехать бы, переждать: метеослужба обещала заносы и снегопады. К тому же партконференция скоро, и ему, парторгу маневренной группы, надо бы приготовиться к выступлению - повестка дня деловая, не праздничная. Но… ничего не поделаешь, связан словом, надо ехать. Днем еще подстерег его юркий, деловитый начальник клуба, окликнул:
- Иваницкий! Майор Иваницкий!
Он остановился, на всякий случай поднял руку с часами к глазам.
- Говори быстрей, мне некогда.
- Алексей Стефанович! Ты ведь на фланг? К Трибису? Будь другом, захвати с собой фильм… Нет ни одной свободной машины, а моя на приколе.
- Что хоть за фильм?
- «Мертвый сезон».- Глаза начклуба блеснули.- Про чекистов… Так захватишь?
- Ладно. Грузи коробки в машину.
Потом зашел к начальнику политотдела, от него узнал, что скоро партконференция… Ну да теперь куда уж отступать - обнадежил человека, дал слово, надо ехать. Придется готовить свое выступление на ходу.
Алексей выключил свет. За окном еще гуще подступила темень, которую не в силах была развеять золотая запятая ущербной луны. На нее, эту запятую не толще ресницы, и выли собаки. Гудел ветер, не навевающий сна.