Последние Романовы - страница 22

Но эта роковая наследственность имела гораздо более глубокое и серьезное значение. Эта нелепая и неприличная погоня за мужиком была только мелким внешним симптомом того серьезного душевного расстройства, /57/ которое начало все ярче обнаруживаться у Александра после 12-го года.

Нагло жадничал прусский король, подло интриговал злой гений Австрии — Меттерних, хитрил профессиональный предатель Талейран, твердо и надменно отстаивал эгоистические интересы Англии Касльри.

О конгрессе в Шантильоне, происходившем при все еще продолжавшихся военных действиях, вел. кн. Николай Михайлович говорит: «То был раздел добычи между коршунами, пока жертва еще пребывала в предсмертных судорогах». Союзники, может быть, перегрызлись бы между собою. Никак не могли сговориться о заместителе Наполеона.

Александр, глубоко презирал Бурбонов вообще и претендента на французский престол, брата казненного короля в особенности. Он настаивал, чтобы решение этого вопроса было предоставлено самим французам, у союзников же его были свои кандидаты, с которыми связывались разные интересы и вожделения.

В конце концов союзный акт между Россией, Австрией, Пруссией и Англией был подписан, и 19 (31) марта 1814 г. совершился знаменитый въезд Александра во главе союзников в Париж.

В Париже Талейран сумел так подстроить дело, что Александр поселился у него в доме.

Личная встреча Александра с Людовиком XVIII, милостью союзников объявленным королем Франции, еще усилила его презрение к нему.

Вернувшиеся в обозе союзников, эмигранты поспешили доказать всему миру, что они были более чем достойны той участи, которую готовила для них революция…

Через год, когда союзники собрались в Вене, они вновь готовы были перегрызться друг с другом, но внезапное бегство Наполеона с острова Эльбы, который был предоставлен ему по настояниям Александра, предотвратило распрю.

На Венском конгрессе первым лицом, естественно, был русский император, но ворочал всем Меттерних. Воля Александра проявлялась и здесь во всей своей силе. /58/

Михайловский-Данилевский, флигель-адъютант Александра, состоявший при нем в его свите в Вене, в своем дневнике за 1815 г. отмечает:

Блистая на постоянных балах и празднествах, он сам был, в сущности, своим министром иностранных дел и твердо вел свою дипломатическую игру. Помощниками Александра были русские уполномоченные, между которыми русским был, впрочем, один только Разумовский, остальные были три немца (Нессельроде, Штакельберг и Анстет), корсиканец (Поццо-ди-Боргo), грек (Каподистрия), неоффициально поляк (Адам Чарторийский).

Эти «русские» уполномоченные далеко не были единодушны и вели свои интриги. И Александр же находил время на общение с входившей тогда в моду религиозной проповедницей баронессой Крюденер.

Эта авантюристка на религиозной почве имела несомненное влияние на Александра, но не потому, что будто бы ей удалось подчинить себе его волю, а потому, что она своим мистицизмом, частью искренним, частью ловко рассчитанным, попала в тон новому настроению, которое овладело им под влиянием 1812 года… /59/

«“Не нашим умом, а Божьим судом”, — сказал Каратаев, этот удивительный мужик, у которого все выходило так кругло и так ладно спорилось».

Так, по догадке великого художника, воспринял события 1812 г. типичный русский крестьянин. Так же воспринял эти события и русский царь.

В душе крестьянина, который естественно, чувствует себя не субъектом творимой истории, а ее объектом, такое чувство вполне естественно. Но в душе монарха, в душе самодержавного властелина, который всем своим антуражем, всей психикой, и своей, и окружающих его, непрестанно утверждается в представлении, что он является творцом истории, что он отливает историю своего времени в задуманные им формы, такое чувство, если оно им властно овладело, неизбежно должно произвести в душе определенный перелом.

«Не нашим умом, а Божьим судом» — эта истина, которая в устах Каратаева так поразила барина Пьера Безухова, который ни на какую активную роль в творящейся истории и не претендовал, совершила крутой перелом в душе царя, который по положению казался видимым центром событий.