Последний ангел - страница 66

«Уж не собрался ли мой друг заняться еще и гистологией?» — предположил Кузьма Кузьмич и задумчиво пощелкал футляр, но исследовать не решился и, не зная, чем заняться дальше, счел за лучшее последовать совету Олега Петровича, разделся и лег спать.

Проснулся он от звуков Лунной сонаты и не сразу осознал, что он в гостях, а вспомнив, усмехнулся: «Нашел же человек, что подготовить для пробуждения!»

— Пора вставать, Кузьма Кузьмич, нас ждут оседланные кони, копытами снег роют, — донеслось из столовой, когда музыка кончилась.

Никаких коней, конечно, не было, а дожидался на столе кофейник, стаканы в подстаканниках и ваза с печеньем. Из носика кофейника лениво выползала струйка пара.

— Хорошо ли отдохнули? — осведомился Олег Петрович, а когда гость умылся, предложил выпить пока что кофейку.

— Вот и она тоже кофе пила, когда я вошел, да что-то быстро убежала, — усмехнулся гость, причесался перед зеркалом, поправил усики и уселся за стол. — Ох и тараторка она, ваша Афина. Молода уж больно. Да и не столь красива, как вы расписывали.

— Афина? Вы что-то путаете, доктор, я просил Люсю встретить вас здесь, мою секретаршу.

— Ну это уж я не знаю, кто из нас путает, она не представилась мне…

Олег Петрович встал, пошуршал чем-то в спальне и вынес оттуда групповой снимок и лупу.

— Здесь получилось все мелковато да и снимок не вашим чета, но через лупу разглядите. Вон Афина во втором ряду вторая слева. Взгляните. Вы про нее сказали?

— Ах, вон она какая! — заметно пораженный ответил гость. — Нет, не она меня здесь встретила, той нет на карточке.

— Правильно, Люся в тот раз болела.

— А отдельной карточки Афины у вас разве нет?

— Нет. На этой фотографии все наше бюро. Под Новый год снимались.

— Позвольте, а где же вы?

— Меня не ищите: я их снимал, потому и снимок плоховат.

— Ну ладно, а как же у вас теперь с Афиной? Она и впрямь потрясающая женщина, глядите, не увел бы какой-нибудь молодец!

— У Афины поклонников достаточно, но пока не уводят, а дальше уж не знаю как.

— Н-да, ответ не очень-то уверенный. Возникают опасения?

— Все не так просто, доктор. Возможно, Афина не спешит уйти, но мне удерживать такую женщину, признаюсь, нелегко.

— Что, сказывается возраст?

— А как же! Но главное в другом: она слишком эффектна, перед ней много соблазнов, а я суховат и поглощен другим.

— Выходит, появились трещинки?

— Да, появились. Все началось с того, что она застала меня за мытьем полов. Она таким делом не занимается, кого-то нанимает, а тут я стою перед ней в старых закатанных штанах, с грязной тряпки вода каплет…

— Представляю.

— Вот, покрутила носом и ушла. Потом мы долго собирались в отпуск, пропустили столько возможностей, а я все откладывал, так что ей пришлось уже в сентябре взять подвернувшуюся «горящую» путевку и уехать одной куда-то под Феодосию.

— И там, вы думаете, что-то произошло?

— Нет, доктор, я не думаю. Она вернулась оживленная, поправившаяся, еще больше похорошевшая, вокруг нее там тоже, разумеется, вертелись ухажеры, но она осталась мне верна. Ведь будь иначе, от меня бы не укрылось. Ах, доктор, это жизнь у меня так сложилась, что сделала из меня человека черствого, скованного, и мне кажется просто нечестным удерживать эту женщину. Воображаю, что ей напевают разные котики. А вместе с тем порой в ее отношении ко мне проглядывает не столько привязанность любящей женщины, сколько неутоленное материнское чувство. Смешно! Прижалась как-то, гладит и приговаривает: «Олененок мой заброшенный, сухарик неразмоченный». Вроде и забыла, что я не моложе, а много старше ее… Ладно, замнем эту тему.

— Согласен, замнем. Расскажите в таком случае, как вы себя чувствуете, нет ли жалоб на здоровье?

— У вас еще остались сомнения в моей психической полноценности?

— Нет, друг мой, меня интересует ваше общее физическое состояние.

— Пожаловаться не на что, доктор, чувствую себя хорошо.

— Рад слышать, но разрешите все же вас осмотреть. Разденьтесь, прошу вас.

— Извольте.

Кузьма Кузьмич принес из прихожей свой саквояж и минут пятнадцать мял, вертел и выслушивал Олега Петровича. Потом сложил свои принадлежности и задумчиво покачал головой: