Сапожник задумался. Робко предложил:
— Иосиф?
— Хорошо, встань, Иосиф. Теперь ты умер для смерти и воскрес для любви.
Они помолчали, глядя друг на друга.
— Тебе стало легче? — спросил Павел.
— Пока не знаю.
Иосиф похлопал глазами, прислушиваясь к себе. Вздохнул тяжело, вышел на улицу.
Павел встревоженно двинулся следом.
Сапожник отошел от дома на несколько шагов, остановился. Стоял, грустно глядя на закат.
— Прости, но я все равно тоскую, — признался он через несколько минут. Оглянулся, виновато посмотрел на Павла.
— Почему? Ты не чувствуешь любви? — Павел удивился. Сам он сейчас отчаянно любил этого растерянного человека, искренне желая помочь ему.
— Нет, любовь я чувствую, но… — Вздохнув, Иосиф медленно двинулся к дороге.
— Ты будешь жить вечно! — ободряюще крикнул ему в спину Павел.
Иосиф не обернулся. Проворчал только недовольно:
— Зачем мне жить вечно? Я же не избранный. Я ничего не сделал такого… я только оттолкнул его, всего лишь оттолкнул… Зачем?..
— Вот ведь, — усмехнулся про себя Павел, — вот он еврей — вечно недовольный, вечно ноющий. Вечный и неизменный со времен Авраамовых. Вечный жид — ни себе не дает покоя, ни другим.
Сапожник Иосиф, бывший Картафил, человек, ударивший Бога, брел по дороге прочь от заходящего солнца.
А палаточник Савл, он же Павел, человек, увидевший воскресшего Бога, ушел пешком в Тарс. И оставался там четырнадцать лет, шил палатки и беседовал с людьми. Люди приходили к нему, когда им было плохо или тревожно, и он помогал разговором, часто ссылаясь на слова Иешуа-бен-Пандеры, Христа, распятого в Иерусалиме, которого Павел встретил потом по дороге в Дамаск.
Он любил людей и лечил их словом любви. А когда они, желая польстить, восхваляли его ученость, он отвечал обычно так:
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий».
Люди не понимали смысла этих слов, но им было приятно, и они улыбались.