Последний бросок на запад - страница 65
— После боя отдохнете и будет установлен строгий график дежурств — четверо суток на высотах, сутки в казарме, на отдыхе.
— Почему нам сейчас не дадут передохнуть?
Ивица внимательно посмотрел на Емельянова, прикидывая, стоит ли объяснять что-либо этому наемнику, но потом все-таки спросил:
— Как ты не поймешь?
— Ладно, Ивица. Только еще вопрос. Почему во всех боевых операциях всегда на самых опасных участках русские?
— А разве не ты сам всегда рвешься в бой и рискуешь больше других?
Дмитрий предпочел не отвечать на этот вопрос. Ивица развернулся и ушел к себе.
В последнее время Емельянов раздражался все больше и больше от несколько презрительного отношения сербов к русским наемникам. Не то чтобы кто-то специально старался их оскорбить или унизить… Нет. Но сербы и наемники ставились в совершенно разные по комфортности условия, если на войне можно говорить о комфорте.
Например, условный график отдыха, упоминавшийся Стойковичем, был введен уже давно, но при малейшей необходимости летел ко всем чертям, несмотря на протесты наемников. В то же время сербы служили совсем по другому графику — два дня на позициях, два дня в казармах и два дня дома.
Да и кормили наемников из рук вон плохо — фасоль, свинина, прогорклое сало и паштеты. Сытно, но до одури однообразно.
Раздосадованный Емельянов пошел в свою комнату, плечами нарочно задевая проходивших мимо сербов. Делал он это в надежде спровоцировать драку, однако ничего не вышло — репутация, которую он заслужил, заставляла сербов сдерживать свои эмоции.
«Когда-нибудь мне это боком выйдет… — подумал он. — Наверное, зря я теперь завожусь… Ведь они, по сути, не виноваты в том, что им лучше живется. Они просто защищают свою землю, выполняют приказы, а мы воюем за деньги… Ладно, поживем — увидим, кто окажется в выигрыше».
Емельянов заперся в своей комнате и завалился спать…
Проснулся он сам, достал из-под подушки часы — без пятнадцати восемь. Дима вскочил с кровати, оделся и выскочил на улицу.
Наемники бродили по двору, занимаясь каждый своим делом, — кто-то пилил дрова для «буржуйки», кто-то собирал снег для растопки, а кто-то вообще ничем не занимался, наслаждаясь предоставленным отдыхом.
Емельянов подошел к Стойковичу и спросил:
— Почему мы не вышли?
— Пока выступление отменили. Но после обеда вся твоя группа должна прибыть на высоту, которую сейчас держат казаки. Они будут отправлены в баню, а вы примете у них дежурство. Завтра вас сменят, и вы помоетесь.
Емельянов довольно улыбнулся, представив потоки горячей воды, маленькую парилку с раскаленным воздухом и душистый березовый веник. Он настолько соскучился по бане, что даже за завтраком не переставал мечтать.
Кормили опять паштетом с белым хлебом — это раздражало наемников больше всего.
Черного хлеба достать было невозможно, потому что южные славяне не сеяли рожь. Многие наемники спокойно обходились без черняшки, но Емельянов с тоской вспоминал отечественный хлеб.
Дима получил свой завтрак и пошел к печке, на которой кипел чайник.
— Кто последний за кипятком? — громко спросил Емельянов.
— Я, — отозвался из угла Чернышев.
— Будешь после меня, — грубо сказал Дима и хотел добавить: «Ты теперь всегда будешь последним!», но сдержался.
Чернышев не ответил и только пожал плечами, как бы показывая, что умный человек против танка с голыми руками не полезет.
После завтрака наемники отправились на высотки сменить казаков. Те весело разместились по машинам и отправились мыться в Вишеград. Обещали к вечеру вернуться, но верилось в это с трудом.
Казаки, разумеется, очень весело провели время после бани. В тот вечер они, естественно, не вернулись. Зато смогли забраться в какой-то торговый склад неподалеку от бани и хорошенько там поживиться. Они нашли несколько ящиков немецкого пива и водки, так что ночь провели достаточно бурную.
Утром с головами, раскалывающимися с похмелья, они возвратились на боевое дежурство и привезли с собой то ли украденную, то ли купленную здоровенную свиную тушу, которую принялись тут же разделывать.
Емельянов почему-то вспомнил, как в одной телепередаче генерал Лебедь, командующий 14-й Армией в Приднестровье, отозвался о современных российских казаках, назвав их переодетыми ментами и тюремными надзирателями.