Последний козырь - страница 11

— Пополощу, вашвыскобродь, пополощу. И хвост, и гриву.

— Отвези-ка меня, Мефодий… — Наумов сделал паузу и вопросительно посмотрел на извозчика.

— Кирилыч, — подхватил тот, — седьмой десяток Мефодием Кирилычем величают, из древа Мановых.

— Очень приятно, Мефодий Кириллович. По Екатерининской до площади Новосильцева, а затем обратно к пристани Российского общества пароходства и торговли.

— Это мы разом. Э-гей, милай! — Кирилыч хлопнул вожжами по вспотевшим бокам коня. Тот рванулся вперед, и пролетка под мягкий перезвон колокольчиков покатилась по мостовой. — Ну, слава те, господи, дождался вас. — Он попридержал коня, перевел его на спокойную рысь и повернулся к Наумову: — Как устроились, Павел Алексеевич, так, что ли, величать-то? — спросил он.

— Временно в гостинице «Кист». Потом подыщу квартиру.

— Ну, устраивайтесь, определяйтесь, а я буду ездить, как, стало быть, положено по ентому расписанию, и там, где указано.

— Хорошо. Передайте через Лобастова в Ростов, что генерал Домосоенов поставил вопрос о моем назначении в управление снабжения при главкоме. И еще одно. На возложении венков Нахимову полковник Богнар поручил мне проверить икону, установленную дьяконом у основания монумента. В киоте я обнаружил мину с часовым механизмом. В последнее мгновение я успел обезвредить мину. О чем и доложил Богнару.

Мефодий Кириллович оглянулся и пристально посмотрел на Наумова. Павел понял, что его сообщение насторожило связного.

— Как эт вас угораздило познакомиться с ним?

— Офицеры, назначаемые в центральные органы управления и крупные штабы, тщательно проверяются контрразведкой. А теми, кто намечен на ответственные должности, занимается сам Богнар.

— Ну и ну-у, — протянул Кирилыч, — дьякон, говорите, установил икону?

— Да. Но я подозреваю, все это сделано лишь для того, чтобы проверить меня.

— Динамитом не шутят. А ежели бы она взорвалась?

— Я думаю, что вместо взрывчатого вещества была заложена какая-нибудь имитация.

— Эт мы узнаем… Митация…

Павел подробно рассказал Манову о своих подозрениях, догадках и попросил его доложить об этом Лобастову.

Около здания гостиницы «Гранд-отель» остановился автомобиль. Из него выскочили двое в черных гражданских костюмах. Вслед за ними дьякон Савелий, какой-то помятый и крайне растерянный. Его сопровождал офицер контрразведки.

Две пожилые женщины в белых платках остановились на углу у тумбы с объявлениями. Глаза их удивленно расширились. Они почти одновременно запричитали: «Подумать только, арестован священнослужитель!» А рядом старуха проворчала:

— Ишь, оборотень проклятущий!

— Заткнись, старая, и скрипи отсюдова, — оборвал ее мужчина со станком для точки ножей.

Старуха хотела было накинуться на обидчика, но, увидев его злые глаза, прикусила язык и засеменила прочь.

— Точу ножи, ножницы-ы, казачьи клинки, и тещины языки, и девичьи ноготки… — бойко закричал точильщик и, подойдя к часовому, спросил: — Узнай-ка, браток, может, надо что поточить?

— Ну-ка, проваливай быстро! А то я тебе покажу такого братка, всю родню забудешь.

Точильщик пожал плечами. Он расположился невдалеке от часового. Вынул десяток ножей, ножниц и даже две бритвы и приступил к делу. Работал неторопливо, основательно, изредка поглядывая на здание контрразведки, возле которого по-прежнему стоял «крайслер».

…Едва дьякон переступил порог кабинета полковника Богнара, как в его фигуре произошли резкие изменения: он обрел офицерскую осанку и твердость голоса.

— Мне стоило, господин полковник, больших усилий добиться от руководства подпольной организации разрешения провести так называемую диверсию у памятника Нахимову. Это тем более трудно, что я не имею с ним непосредственного общения. А теперь еще этот арест…

Полковник Богнар встал из-за стола и, улыбнувшись, сказал:

— Не продолжайте. Я знаю, что вы мне скажете, господин штабс-капитан. Арест не повредит вашей конспирации, а тем более служению религии. Наоборот, православный люд возвышает мучеников в своей сердобольной душе и считает их самыми верными носителями божественной благодати. Через час вы будете доставлены обратно, и мой представитель публично принесет вам свои извинения. Я высоко ценю ваши усилия, и они будут достойно отмечены.