Последний платеж - страница 13
Эдмон невольно рассмеялся, улыбнулась и Гайде.
— Мы были просто очарованы вашим Кремлем, месье поэт! — энергично ответил Эдмон. — Пробыв в Москве около недели, мы стали чуть ли не патриотами вашей страны. Более того, узнав о тяжелом преступлении нашего соотечественника Жоржа Дантеса перед русским народом, я глубоко задумался над этим. И вскоре у меня сложилось совершенно обратное решение. Осуществить месть не вам, русским, а именно этому отщепенцу, этому выродку нашей нации, лишившего Россию такого великого, дорогого ей сына.
Теперь Жуковский уже без всякой иронии, даже с долгожданным удивлением, наконец, начал вглядываться в неулыбающееся посуровевшее лицо Эдмона.
— Все это, милейший граф, нечто такое, чего я никак не ожидал от вас услышать… Одно дело — ваше сочувствие нам, соболезнование, высказанное вами в самом начале нашей беседы, ваше сожаление, что убийца Пушкина — ваш соотечественник. И совсем иное сейчас высказанное вами намерение — покарать его за это, отомстить за этот гнусный поступок. Я было думал, что вы имеете какие-то смягчающие его вину обстоятельства, пробуете чуть уменьшить тяжесть его деяния, и вдруг — полнейшая неожиданность! Вы намерены мстить ему за нас, русских! Если бы вы не произвели на меня сразу впечатление очень выдержанного, отнюдь не легкомысленного человека, человека, знающего цену своим словам и решениям, не бросающего слова на ветер, — я бы мог подумать, что вы, простите меня за столь дерзкое слово… Но нет, я вижу, чувствую по всему, что тут нет ни малейшей рисовки, фанфаронства или желания подладиться к нам, русским… Я чувствую вашу искренность, граф, и просто ошеломлен тем, что услышал. Сказанное вами столь удивительно, что я невольно хочу просить вас о разрешении передать это моему дорогому цесаревичу… Он любит Францию, хотя еще и не бывал там. Мы скоро собираемся туда с ним. Пока что он знакомится со своей родной страной, и я тоже имел счастье сопровождать его при этом. Ему будет приятно узнать, что вы, сын Франции, французский аристократ, так близко приняли к сердцу утрату России, тяжелейшую нашу утрату.
Эдмон на минуту задумался:
— Но его отец, император, слышал я, сильно покровительствовал убийце Пушкина… Даже избавил его от наказания… Если вы разгласите мое намерение, месье Жуковский, это может затруднить для меня выполнение моего замысла… Убийце дадут знать о том, что его ожидает. О том, что Эринии начали за ним погоню…
Задумался и Жуковский:
— Пожалуй, вы правы, — кивнул он после раздумья. — Да вы правы, граф, я ограничусь, если позволите, только сообщением цесаревичу о вашем глубоком и искреннем сочувствии, но если он выразит желание с вами увидеться, надеюсь, вы не захотите от этого уклониться?
Граф Монте-Кристо развел руками:
— Дорогой месье Жуковский! Как такая мысль могла мелькнуть у вас! Удостоиться такой возможности — поговорить с будущим повелителем величайшей державы мира лично — честь, выпадающая немногим. Наши взгляды могут не совпадать, но я буду счастлив и в этом случае. Около двадцати лет назад я беседовал с императором Наполеоном и даже имел от него рукопожатие, и сейчас вы обнадеживаете меня возможностью встретиться с будущим императором России.
Глава VI
РУССКИЙ ДОФИН
Свидание графа Монте-Кристо с наследником престола Александром все же состоялось. Совсем еще молодой, только вступивший в жизнь питомец Жуковского был правдив, высок ростом, довольно мужественен, но юнец чувствовался почти в каждом его жесте и слове. Даже голос его еще не оформился как следует. То и дело проскальзывали способные внушить улыбку нотки молодого петушка. Но петушиного задора как-то все же не ощущалось в этом полуюноше. Напротив, бросалась в глаза некая мечтательность, медлительность суждений и осторожность — качества, явно привитые воспитателем Жуковским. Можно было, правда, подозревать и старательно подавляемую пылкость, романтическую восторженность. Но эти черты были, по крайней мере, искусно дисциплинированы воспитанием и этикетом.
Беседа началась с Наполеона, сразу после того, как только цесаревич отдал благодарственный поклон за уже входившее в некий обычай для Эдмона и Гайде почтительное соболезнование о Пушкине.