Последний платеж - страница 8
— Но ведь ты слышал мой разговор с этим русским, и надеюсь, понял каждое мое слово. Огласка этого происшествия была бы для меня куда страшнее того, что случилось… Это было бы для меня подобием смерти! Двойной позор лег бы на дорогое для меня имя «Дантес»! А сейчас руки у меня свободны…
Снова оказавшись на вольном московском воздухе, и Эдмон, и Гайде, и даже Жюль шумно и глубоко вздохнули. Они даже оглянулись — точно ли они не спят, точно ли находятся в экзотической, но все же реальной Москве? Да, сомневаться было невозможно. Справа — над зубцами огромной красноватой стены высились уже знакомые чарующие золотые главы Ивана Великого и его свиты-дружины: полудесятка могучих многокупольных храмов… Над менее высокой стеной Китай-города виднелись причудливые многоцветные завитки и узоры Святого Василия. Слева — красовался голубовато-зеленоватый тоже узорчатый дворец Московской Законоспасской академии — той, где учился легендарный соперник Лавуазье — Ломоносов. А еще чуть левее, за углом первого трактира Москвы, обозначались мощные колонны самого крупного и знаменитого театра России — так и именуемого «Большой»!
Жюль Карпантье, невзирая на успокоительные слова Дантеса, продолжал свое подавленное молчание. Он начал прощаться:
— Прости, Эдмон, что так все получилось… Просто не знаю, как и оправдаться перед тобой, дружище… Я ничего не мог сообразить — так внезапно было это нападение!
— Значит, у тебя даже мелькнула мысль, что это нападение могло быть и заслужено мною? Ничего удивительного, дружок! Времени после нашей с тобой последней встречи промчалось уйма — мало ли что могло произойти за этот срок! Я мог оказаться в заговоре в пользу врага России и Москвы — Наполеона… Мог стать участником международной банды по похищению кремлевских сокровищ — «царь-колокола» или «царь-пушки», а то и обоих сразу… Ты, конечно, заметил, что благородный москвич именовал меня графом, и удивлялся, конечно, в чем тут дело? Не самозванец ли я, каких немало теперь шатается по свету?
— Что ты! — смущенно откликнулся Карпантье. — За это время столько людей стали графами, и герцогами, и даже принцами с легкой руки Наполеона.
— Меня сделал графом не Наполеон, хотя чуть-чуть и он причастен к этому, — возразил Эдмон. — У Судьбы, как я не раз говорил Гайде и другим, есть свои удивительные причуды, свои умопомрачительные ходы… Один из таких причудливых ходов Судьбы и сделал меня вполне законным графом, милый Жюль! А в знак того, что я нимало от этого не зазнался — вот тебе чек на московский филиал «Лионского кредита», — он достал из кармана по всем правилам оформленную чековую книжку, и раскрыв ее, подал Карпантье уже готовый подписанный чек на пятьдесят тысяч франков.
— Я написал и подписал его, провожая до выхода нашего московского знакомого… — Пояснил он. — Сначала я хотел вручить тебе этот чек завтра, мой друг и земляк, но подумал, что ты можешь испугаться по поводу случившегося сегодня, что не захочешь больше со мной и видеться… А я привык держать свое слово, выполнять свои обещания — вот тебе деньги на морской пароходик, мой милый марселец! Если не подвернется более желанного тебе названия, назови это судно «Монте-Кристо»… Знаешь, конечно, остров с таким названием на наших средиземных морских дорогах… Этот островок принадлежит теперь мне, и я буду рад, если новое чудо морей — пироскаф с таким именем будет не только бороздить синий простор нашего моря, но и пришвартовываться иной раз к этому малоизвестному для многих кусочку суши… Там есть удобные для захода бухты. В одной из них специально для тебя я прикажу оборудовать небольшой пирс…
Не веря не только своим глазам, но и слуху, оцепенело смотря на чек и на Дантеса, Жюль Карпантье бормотал ошеломленно:
— Да за что же мне такая милость? Такая щедрость… Такая странная улыбка Судьбы?
— Не применяй к Судьбе такое понятие, такое слово — «странный», «странное», «странность»… Повторяю и готов повторять еще множество раз, Жюль, и вот опять-таки Гайде свидетельница этому, что у Судьбы почти все странно с нашей наивной человеческой точки зрения. Но лишь потому, что умы наши слишком поверхностны и ребячливы… Мы желаем, чтобы все было просто и ясно! Какое смешное, ничем не оправданное желание!