— Нет.
Глава трибунала сверкнул глазами. Ткнул пальцем в сторону секретаря:
— Пиши: в ереси упорствует, каяться отказывается. Кто-то еще что-то хочет добавить?
Толпа молчала.
Чудилось главе инквизиции в этом молчании странное, нехорошее осуждение, от которого пот тек под рясой по хребту и холодели пальцы. Чарует искин его, что ли?
— Ваше последнее слово, осужденный, — хрипло каркнул Торш.
— Убивая меня, вы убиваете целый мир.
— Ты всего лишь искусственный интеллект, механизм.
— Я память человечества.
— Гордыня — смертный грех!!! — завопил Торш.
— А я всегда думал, что смертный грех — глупость и невежество. Я всегда старался помнить, собирать, сохранять знания. Может быть, я теперь последний помнящий. Кем были вы, люди, кем могли бы стать…
— Аж слезу прошибает, — всплакнула в угол платка неизвестная баба.
— А давайте я его стукну… — протянул кузнец плотоядно, поигрывая кувалдой.
— «И он станет фиолетовым, в крапинку»… — показалось, что металлическое лицо LR-1328 улыбается.
В толпе тоже засмеялись. Цирк пора было прекращать. А то, глядишь, еще жалеть станут убогого и сомневаться в правоте доказательной инквизиции, чего Альберт никак не мог допустить.
И застучал молотком по столу, сворачивая заседание.
Осужденного привели на центральную площадь. Под бронзовым истуканом, стоящим на бетонной колонне, обшитой гранитом, была сложена вокруг столба поленница. Стражники притянули искина к столбу железными цепями и молча отошли, пряча глаза. Глава инквизиции зачитал приговор и передал священное право казнить еретика без пролития крови городскому мэру, так повязывая его общим приговором. Мэр помялся и вручил зажженный факел почетному гражданину города.
Тот бросил его на поленницу и отскочил, чтобы не обожгло парами бензина. Вокруг искина поднялись огненные языки.
«Будьте мужественны, Ридли. Божьей милостью мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую, я верю, им не погасить никогда», — донеслось из огня.
— Какой Ридли? Какая Англия?.. — Альберт Торш негромко вздохнул. — Совсем от страха спятил, руко… творный.
На площадь Ленина мягко падал пепел, чуть отдающий горелой резиной.