Последний прыжок - страница 4

— Ну какой ты старик, — улыбаясь, успокоил его Лобов. — Просто ты нужен в другом месте. Ведь ты мастер. Таких, как ты, в нашей республике мало. Учи узбекскую молодежь своему искусству превращать холодный металл в нужные для народа вещи. Выращивай первое поколение узбекского рабочего класса!

— А если Насырхан соберется с силой… — начал Саттар.

— Да, я уверен, что он скоро покажет когти. К сожалению, неизвестно, где и когда. Но сил больших у него не будет… — перебил Лобов. Негде ему этих сил набраться. Да и скажу тебе по секрету… Нам было бы легче, если бы все сторонники Насырхана сбились в одну свору. Собери он сейчас хоть десять тысяч конников, мы его в первом же бою расколошматили бы в хвост и в гриву. Никуда бы он от нас не спрятался. А вот сейчас, когда у него и сотни басмачей не наберется, нам трудно его разыскать. Ведь сейчас его шакалью стаю каждый распадок, каждая долинка в горах укроет. Сейчас Насырхан — змея не из крупных. Но яду много накопил, исподтишка жалить сможет крепко. Кишлаки грабить, колхозы разгонять, в общем, геройствовать там, где нет ни одного вооруженного человека. Так-то оно, брат Саттарджан. Сейчас обстановка много сложнее, чем в девятнадцатом году. Не скомандуешь: «Руби!» — и не бросишь полусотню конников в сабельную атаку на пятьсот басмачей.

— Да-a, не девятнадцатый! — с сожалением согласился Саттар. — Значит, не пошлешь меня?

— Не пошлю.

— Жаль. Тогда скажи, пожалуйста, почему мой Тимур вторую неделю дома не ночует? Никак его женить не могу. Невеста хорошая, скучает очень.

— Ничего, пусть поскучает невеста. Крепче любить будет, — улыбнулся Лобов. — Твой Тимур сейчас очень занят. Он идет по следу бешеного шакала. Делает то же, что делали мы. Только мы — в девятнадцатом, а он — в двадцать девятом.

Над благословенной Ферганской долиной вставало раннее утро знойного летнего дня. Луч солнца только позолотил вершины снеговых гор и еще не успел заглянуть в наполненные темнотой и прохладой ущелья. Не проснувшиеся поля были затянуты густой пеленой тумана. Даже сады, прославленные по всему Востоку сады Ферганской долины в этот ранний час были безмолвны, были до краев налиты тишиной.

На отдаленной окраине одного из древнейших городов Ферганской долины раскинулся большой тенистый, обнесенный высоким дувалом, сад. Несмотря на ранний час, в самой глубине сада, укрытые от посторонних глаз густыми зарослями, беседовали три человека. Двое были русские, одетые в военную форму, хорошо вооруженные. На петлицах у обоих были прямоугольники — шпалы. У старшего по три красных, у того, что помоложе, по одной зеленой. Третьим собеседником был молодой узбек, на вид чуть старше двадцати лет. На нем поверх белой с открытым воротом рубашки был надет цветной ферганский халат, перехваченный в талии вышитым платком. На голове щегольская, хотя и не совсем новая, тюбетейка. В стороне от собеседников, под деревом, пощипывал сочную траву крупный, хорошо откормленный ишак. Тщательность седловки и туго набитые седельные сумки-хурджумы свидетельствовали о том, что хозяин ишака собрался в длинную и трудную дорогу.

— Будь осторожен, Тимур, — проговорил, обращаясь к молодому узбеку, старший по званию военный. — В самое логово забираешься. Малейший промах…

— Ничего, Борис Михайлович, — улыбнулся Тимур, — промаха не будет. Я знаю, каким я должен быть, чтобы мне поверили. Вот смотрите. — Юноша отступил на шаг и, опустив глаза, замолк. Вдруг лицо его исказилось гневной гримасой. Веселые черные глаза, только что дружески смотревшие на собеседников, сузились и стали злыми. Из поджатых, судорожно искривленных губ вырвалось яростное: — Собаки!.. Они отняли у меня все!.. Отца… Землю… Дом!.. Сделали меня безродным, нищим. Я не успокоюсь, пока в родном Туркестане останется хоть один коммунист!.. Я хочу мстить! Я их буду резать как собак!..

Молчавший до сих пор второй военный даже отшатнулся от неожиданности, а Борис Михайлович, одобрительно улыбнувшись, потрепал юношу по плечу.

— Хорошо. Просто здорово, Тимур! Ты сумел перенять повадку того звереныша. Но все же не перебарщивай.