Последний сейм Речи Посполитой - страница 4

— Значит, мы ждем только графиню Камелли?

— И его светлость прусского посла.

— Его преосвященство не обожает нашей обаятельной Эвридики, — шепнул Сиверс, задетый его пренебрежительным тоном.

Коссаковский начал в искренних выражениях и с таким пафосом восхвалять голос и красоту графини, что посол, переменив гнев на милость, взял его дружески под руку и отвел в сторону, не замечая шумной кавалькады экипажей, вынырнувшей наконец из чащи кустов и мчавшейся по шоссе в багряном свете факелов, под звон бубенчиков, топот несущихся галопом лошадей, гиканье и гулкое хлопанье бичей.

Бурным вихрем подкатывали к подъезду экипажи — кабриолеты, воланы, кареты, потешные длинные линейки, и пенящийся прибой веселых дам и кавалеров выплеснулся на лестницу и рассыпался по террасе.

Все принялись наперебой рассказывать что-то, поминутно разражаясь хохотом. Графиня Камелли вместе с одной из первых в Польше красавиц, княжной Четвертынской, баронессой Гейкинг, камергершей Рудзкой окружили пани Ожаровскую, рассказывая о каком-то чрезвычайно комическом приключении.

— ... а потом взял и разбил гитару о голову лакея! — с прекомическим пафосом восклицала графиня. — А мы назло этому дикарю пели, не переставая ни на одну минуту. Я думала уже, что он от ярости примется и нас бить, и, если б не камергерша, кто знает, что бы еще было. Его всего передергивало, он уже скрежетал зубами, — вот так, — звонко выкрикивала графиня, подчеркивая каждое слово мимикой и страстной жестикуляцией.

— Графиня, ваш голос — драгоценное достояние человечества. Надо его беречь, — пожурил ее отечески Сиверс, накидывая пурпурную шаль на ее оголенную грудь. — А кто же был этот дикарь?

— Князь Цицианов, наш благородный рыцарь и защитник, — отрекомендовала баронесса, делая иронический реверанс перед низким рябым господином неопределенного возраста, с раскосыми глазами.

— Который к тому же совсем не умеет править, — вставила со смехом княжна.

— Совсем незаслуженное обвинение, — заметила вполголоса камергерша.

— Сами посудите, что же мне оставалось делать, когда лошади пугались звона гитары и каждую минуту готовы были понести. Мы могли все разбиться,

а дамы на все мои просьбы отвечали только смехом — оправдывался князь, еще не успокоившийся после приключения в дороге.

— И вам хотелось нас побить! Признайтесь, — приставала к нему графиня, заглядывая ему в мутные, как бы сваренные глаза.

— Я бы предпочел вас — проглотить! — огрызнулся князь, окидывая жадным, похотливым взглядом ее бюст, чуть-чуть прикрытый алой прозрачной тканью.

— И меня тоже, да? — допытывалась баронесса.

— Князь не Ирод и не занимается истреблением младенцев, — защищал князя, улыбаясь, Сиверс.

Вдруг он резко повернулся, шепнул что-то графине и направился с ней к боковому крыльцу, как будто умышленно избегая Бухгольца, пробивавшегося как раз к нему под перекрестным огнем неприязненных взглядов.

Прусский посол остановился, озираясь довольно растерянно кругом, но вскоре рядом с ним очутился Подгорский, маршал, еще несколько близких людей, которые с большой торжественностью проводили его со ступенек вниз, так как музыка заиграла уже полонез, и гости высыпали в парк.

Багровый лес колеблемых ветром факелов освещал им дорогу.

Воина шел один, искоса наблюдая за каким-то юношей, с некоторых пор неотступно следовавшим за ним. Вдруг оба остановились, глянули друг другу на близком расстоянии в лицо, и Воина воскликнул с преувеличенно патетической нежностью:

— Неужели, действительно, глазам моим суждено опять лицезреть ваше благородие, господина поручика Севера Зарембу?

— Воина! Казик Воина! — вскричал в ответ с полным радости изумлением юноша, бросаясь в распростертые объятия. — Свою смерть я, кажется, скорее мог бы ожидать здесь встретить!

— Да пожалей, медведь, хотя бы мою куафюру!

— Какая встреча! Я с трудом верю своим глазам.

— Ничего, проверил на моих ребрах! — рассмеялся Воина, потирая свои бока.

— Чтобы я мог тебя встретить в Гродно — мне никак не приходило в голову!

— Помилуй, а где же я должен бы быть?

— Я воображал, что ты весело проводишь время в Варшаве или в деревне.