Последний сейм Речи Посполитой - страница 41

Не меньше было и пешее движение. По обеим сторонам улиц катились быстрые шумные потоки всевозможного фасона кунтушей, шапок-»конфедераток», с квадратным остроконечным дном, фраков, военных мундиров, холщовых кителей и модных остроконечных же шляп. Попадались и рваные сермяги, бритые головы монахов, дворня в разноцветных ливреях, иностранные костюмы, привлекавшие всеобщее внимание, лоснящиеся черные кафтаны и лисьи шапки евреев. Сновали нередко в толпе барыньки в наколках, дебелые, невысокого роста мещаночки в чепцах и с буклями, стреляющие по сторонам глазами; разодетые по-праздничному еврейки стояли у ворот и сидели на порогах домов. Не видно было только в этой толпе важных дам, показывавшихся на улицах только в экипажах и в чьем-нибудь сопровождении.

Не было недостатка и в нищих, — на каждом углу, у каждой статуи святого на площади раздавались заунывные мольбы о милостыне или пиликали на каком-нибудь инструменте слепые, подпевая себе и клянча подаяния. Словно огромная ярмарка залила весь город, — такой стоял всюду шум, толкотня и потоки неисчислимых толп.

Гродно был небольшим городом, насчитывавшим всего каких-нибудь четыре тысячи постоянных жителей, но ввиду съезда сейма Гродно был буквально набит битком. Не осталось ни одного дома, ни одного амбара, ни одного самого захудалого строения, где бы не жили люди. Дошло до того, что в садах наскоро воздвигались шалаши из веток и досок, чтобы разместить лошадей, экипажи и прислугу, но где ютилась, впрочем, и всякая человеческая мелкота и люди разных профессий. На более широких улицах и площадях, как, например, у иезуитского монастыря, на Базарной и на Замковой площади, вырос второй город, состоявший из всевозможных ларьков, будок, переносных лавчонок и палаток, в которых торговали продавцы всевозможных наций: толстые немцы, русские бородачи, смуглые армяне, рыжие англичане, персы в разноцветных халатах, косоглазые казанские татары, не считая бесчисленного множества евреев и поляков, понаехавших из Вильно, Люблина и Варшавы. Не были допущены только французы, подозреваемые в распространении якобинских листовок и пропаганды (как по наущению Сиверса признался сейм в мотивировке своего отказа).

Разрешено только было приехать на время сейма известной Ле-Ду из Варшавы со своими модами и славящимся своей красотой штатом модисток. Перед ее квартирой на Соборной улице простаивали целые дни экипажи знатных дам, под окнами прохаживались толпы кавалеров, перемигивавшихся с красивыми француженками. А так как и в соседних домах почти в каждом окне видны были бойкие шляпочницы, вышивальщицы, перчаточницы и модистки, то и перед ними молодежь, и особенно военная, простаивала или прогуливалась целые дни. Не обходилось, конечно, и без скандалов, которые нередко доходили до Сиверса, так как офицерикам, не скупясь и при всяком удобном случае, изрядно мяли бока.

Дальше огромные золотые виноградные кисти означали виноторговцев; сапоги в медвежьих лапах — сапожников; колеса — экипажных мастеров; пучки золотой пряжи — позументщиков; искусно сплетенные из конского волоса косы — парикмахеров; грозные сабли из жести — оружейников. Кой-где блестели на солнце медные тарелки цирюльников и серебряные ножницы портных, кой-где за стеклом или на спущенных откидных столах были разложены модные диковины, оплачиваемые на вес золота. Были даже книжные магазины и лари — Яховича и Бельского, а в воротах радзивилловского дворца — старого Боруха. У Бельского, в доме Любецких, кроме книг о добродетели и чести, брошюр и сеймовых речей, продавались также английские гравюры, портреты убитого французского короля, саксонский фарфор, семена голландского клевера, а также мазь для красоты и верное лекарство против зубной боли.

На каждом шагу было столько нового, что Заремба позабыл в этой сутолоке о своих думах, с изумлением смотрел на море людей, экипажей и лошадей, проносившихся с огромным шумом по узким извилистым переулкам, среди жарких городских домишек, над которыми лишь кое-где возвышались дворцы магнатов, кущи столетних деревьев и белели высокие стены и колокольни костелов.