Последний сейм Речи Посполитой - страница 43

— Идут в замок сменять караул! — прервал первый молчание Воина.

Никто, однако, не спешил заговорить. Молодежь стояла насупившись, поглядывая хмуро на проходящих солдат, как будто вместе с поднимавшейся за ними пылью в душах вздымалось мрачное облако скрытых тревог. Воина попробовал было рассмешить публику веселыми анекдотами. Но так как никто не засмеялся, то он подошел к Зарембе, которого заметил в толпе, и оба направились к замку.

— Я оставил твоему слуге круглую тысячу дукатов; столько пришлось на твою долю из выигрыша. А то, что я у тебя одолжил, я оставил на дальнейшую игру. Не возражаешь?

— Поскольку тебе не изменила Фортуна, попробуем и дальше счастья, — ответил Заремба, обрадовавшись выигрышу, и сообщил Воине сведения, услышанные от графини Камелли.

— Ей можно поверить, — заметил негромко Воина, — ей известна каждая королевская почта. Может быть, узнает от Сиверса, так как старик влюблен в нее по уши, а может быть, и от Бухгольца, с которым она тоже на дружескую ногу. Это птичка! Она порхет тут не без задней мысли и не только для того, чтобы чаровать своим обаятельным щебетом...

— Отсюда вывод, что сия дама замешана в политических интригах. Теперь я понимаю, откуда она знает все, что делается у нас, и почему так обрадовалась смерти Марата и падению Майнца! Но какой стороне она служит?

— Есть подозрение, что Зубов подослал ее для слежки за Сиверсом. Я же думаю, что она действительно служит, только за английское золото. Питт оплачивает коалицию против Франции, не спускает, однако, глаз и с любезных союзников! Ничего себе игра?

— Я знаю только одно: что падение Майнца — это наше поражение, ибо после такой победы прусский король повернется теперь всем фронтом на нас. Смерть же Марата — это удар для человечества.

— Я думаю, скорее облегчение. Это был ужасный кровопийца и демагог.

— Но вместе с тем он был единственный в революции, который дерзал!

— Поженить Людовика с мадемуазель Гильотин? Беда только — брак-то бесплодный.

— Это будет скоро видно! — проговорил Заремба с таинственной улыбкой.

Задетый этим, Воина взял его под руку и стал говорить, понизив голос, но раздраженным тоном:

— Что ж, и вы дерзайте! Мне уж надоели ваши кольца, треугольники, катехизисы и слова, открывающие конспиративные Сезамы. Пора бы ударить действием.

— Будет и это. Всякий великий план должен надевать на себя маску и иметь свой ритуал для посвященных. Ты — наш? — спросил Заремба уже без обиняков...

— Я — свой, и больше ничей, — ответил самоуверенно Воина.

Заремба смутился, пожалев о только что сказанных словах.

— На что нужен пес в костеле, когда все равно не молится, — прибавил немного погодя Воина, смеясь. — Кому охота подставлять голову, я тому не помеха. Что же касается меня, то я предпочитаю «фараон» или бутылки. Вакховым волонтером сделала меня природа, и я этому не противник.

— Ты знаешь наши условные знаки, а сам не принадлежишь к нашему союзу?! — с тревогой в голосе проговорил Заремба.

— Знаю, но даю тебе честное слово, что признался в этом тебе первому.

Они вышли на Замковую площадь, запруженную экипажами, прислугой и солдатами. Посредине, под сенью вековых деревьев, стояли пушки под зелеными чехлами, из-под которых выглядывали медные жерла, направленные на замок. Солдаты в зеленых узких мундирах и блестящих черных касках, с ружьями к ноге, запирали кордоном пролеты улиц, не пуская на площадь толпу. Часть их расположилась бивуаком у ящиков и фургонов позади пушек или стояла караулом у моста и над замковыми рвами.

— Аргументы «союзников» для недовольных, — заметил Заремба, указывая на пушки.

— Только для блага Речи Посполитой и спокойствия заседающих депутатов, — иронизировал Воина, поминутно раскланиваясь со знатными вельможами и депутатами, едущими на сейм.

Замок возвышался на высоком берегу Немана, четко рисуясь в воздухе своими стенами, башенками, крышами мезонинов, куполом часовни и статуями над главным фронтоном. Со стороны города он был окаймлен глубоким рвом, усаженным шпалерой стройных тополей; через ров был перекинут каменный широкий мост с балюстрадой по обеим сторонам, на которой красовались мраморные вазы и амуры. Каменная высокая арка, увенчанная аллегорическими группами из цветного фарфора, с изящной работы коваными железными воротами и богато позолоченными гербами вела на широкий двор, застроенный зданиями разнообразной архитектуры, недавно отремонтированными к сейму.