Последний шаман Цитруса - страница 17

— Цитрус не просто так насылает на них бури, — многозначительно сообщил отец. — Выгоняет их. Ему не нужно здесь оружие. Ему не нужны здесь они.

— Тут всегда были бури, — устало напомнил Зак. Присел у кострища и осторожно подобрал обрывок шнурка. Сжал в кулаке. Протянул руку к эмблеме, но отдернул — обжегся. — Еще когда первые колонизаторы прилетели. И наши предки прилетели с ними. Ты забыл уже? Мы не жили тут всегда. Мы все — все! — прибыли сюда на тех машинах, которые ты так ненавидишь.

— И откуда тебе знать, что Цитрус не поднял первую бурю, когда сюда навезли железок? — спросил отец.

Зак поддел эмблему носком ботинка, та по высокой дуге перелетела на песок. Зак выхватил ее, остудил, перебрасывая с ладони на ладонь, пока песчаная поземка не проглотила. Не-ет, этого рыжебрюхому монстру не сожрать.

Сунул в карман — вместе со шнурком.

— Спроси у Цитруса, — говорил отец. — И послушай, что он скажет. Его надо слушать, а не топтать. Цитрус — наш дом.

Отец пил давно и плотно. Он и до того, как запил, был не в себе. Зак смутно подозревал, что еще до Вторжения он был не в себе. Что все шаманы были не в себе. Но сейчас в голове отца и вовсе все окончательно перепуталось, и теперь безумная развалюха в кресле была лишь отдаленно похожей на того человека, которого раньше знал Зак. Помнила какие-то фразы, обрывки, совершала действия, но внутреннюю логику этих действий не всегда было возможно понять. Он просто окончательно сошел с ума.

И вроде как, это было логично и естественно, но Зак сходил с ума от безысходности рядом с ним. Больше у Зака никого не было.

Пока на него случайно не наткнулся Мист.

Сейчас Мист был Заку куда больше отцом, чем это, отвратительное, в кресле. Рэй был куда больше отцом. Черт, да Заку сейчас подпорка под крышей Базы была больше отцом.

Хренов Цитрус с его песками и бурями был больше отцом, чем это.

«Ничтожество», - процедил про себя Зак. Но заговорил мягко, как с ребенком:

— Если на то пошло, наш дом — Земля, пап. Мы прилетели с Земли. Что теперь? Собираем вещи и летим слушать Землю?

— Земля уже давно мертва, — ответил отец, вглядываясь в тонкие струйки дыма, пытающиеся пробиться сквозь пелену песка, что уже стелилась на кострище. Медуза огромным красным диском висела над самым горизонтом, отражалась в лунах — дисках поменьше, что уже выглядывали из-за песчаных барханов по другую сторону горизонта. И красные лучи отражались в глазах отца, делая его взгляд еще более безумным.

— Такие вот, как они, — кивнул он в сторону Базы, — как ты… убили ее. Цитрус жив. Мы прилетели сюда много столетий назад. И услышали его. А он услышал нас. Нигде больше не было шаманов, ни на одной другой планете, все планеты мертвы. Но не Цитрус.

«Ага, — мрачно подумал Зак, — прямо-таки самое живое место в Гряде».

Черт его знает, что творилось в голове у старого безумца. Для Зака Цитрус был не просто мертв. Он был самой смертью. Занесенной кровавыми песками смертью, сожравшей уже даже обломки кораблей, даже развалины домов, дожевывающей стены, которые раньше казались несокрушимыми.

Люди пытались жить здесь, люди везде пытаются. Но только здесь, как только они построили свои дома и стены, как только песок не смог с ними управиться, только здесь смерть свалилась и с неба.

Зак не раз пытался воссоздать картину по неровным, отрывочным рассказам отца.

Небо почернело, грохотало и взрывалось. Шамны вышли с барабанами, и на грохот с неба отвечали барабанным боем. И призванные бури выли в унисон их камланию — так говорил отец, а Заку припоминалось, что вой и впрямь менялся. Что вой сирены был лишь поначалу, а потом стало еще громче, еще страшнее, будто выл сам Цитрус, потому что его небо разорвали на части, и небо теперь валилось на головы.

Падающее небо Зак то ли вспомнил в конце концов, то ли слишком четко представил, нарисовав ложное воспоминание. Но оно стояло перед глазами, если их закрыть и вызвать образ.

Черное падающее небо.

Конечно, не само небо падало. Черным кусками обрушивались вниз обломки кораблей. И что-то горело, он точно помнил, что что-то горело, хотя там, посреди песчаной бури, попросту нечему было гореть.