Последний шаман Цитруса - страница 9

— Она думает, я хочу, как ты, — сказал Снежок. Он снова смотрел вдаль и щурился на оранжевые блики в воздухе. — Свалить в другое место.

— А ты не хочешь? — уточнил Зак.

Снежок подумал, потом качнул белобрысой головой, неуверенно ответил:

— Н-нет… — а потом твердо. — Нет. Я был в другом месте. Здесь мне лучше.

— Есть еще и третье, и четвертое место, — мягко напомнил Зак. Снежок поднял на него светлые глаза и, щурясь, сказал:

— Но мне нравится здесь.

— Продолжай повторять себе это, парень, — хмыкнул Зак, легонько хлопнул его по плечу и сиганул вниз — следом за Гошей.

Он немного злился. Пацан же сам себя тут закапывает, в ржавых песках, среди ржавых обломков, на свалке, буря его разорви! Ему всего пятнадцать, по крайней мере, он так говорит. А выглядит — и того младше. Если возьмется за ум, все догонит, все выучит. Мист поможет. Мисту свои люди на Рейне нужны. Мисту везде нужны свои люди.

Но когда Снежок поймет, что здесь ловить нечего, когда устанет постоянно щуриться и дышать через Гошин шарф, может быть уже слишком поздно. Заку проще — он прогнал пятилетнюю программу за год. Снежок мягче, слабее, нежнее. Странно вообще, что до сих пор тут не расплавился и не задохнулся. Снежку нужно браться за ум сейчас же.

А он все потакает прихотям Гоши.

Которая тоже по-своему умная, очень по-своему красивая и совсем уж по-своему добрая, но на самом деле — обычная вздорная девка. Собственница. Ей надо, чтобы все были рядом, под боком. Пусть хоть задохнутся от норовящего забиться в глотку песка. Пусть сожжет оранжевое солнце. Пусть сдохнут здесь, разгружая контрабандные поставки. Лишь бы под боком.

— Подожди, Зак! — крикнул вслед Снежок. Он еще не научился прыгать — все боялся, сколько ни тверди, что тут гравитация такая, что ничего ему не будет, грохнись он хоть с самой верхушки башни — ну, ушиб будет, ну, вывих, максимум — перелом. Но ничего серьезного. Снежок боялся даже ушибов. Его когда-то напугали так, что он до сих пор не мог перестать бояться. Не только высоты — всего на свете.

Кроме Зака, конечно. И Гоши. Хотя Гошу, может быть, и следовало начинать. Пока не сожрала с потрохами.

Зак сбежал два пролета — до места, где не было стены.

Крикнул:

— Догоняй!

Стал на край, глубоко вдохнул и, оттолкнувшись ногами, прыгнул. Воздух подхватил его, Зак раскинул руки в стороны — и лишь потом сгруппировался. Глупая идея, но ему казалось, раскинутые в полете руки помогают замедлить падение.

«Ещё с зонтиком прыгни», - злобно бормотала Гоша. Она завидовала — она, как все приезжие, боялась прыгать с таких высот. Не могла довериться притяжению, которое у поверхности-то обычное, а вот выше — совсем другое. Потому и прыгать тут можно по-другому. Гоша прыгала по пролетам. Могла с крыши дома — на гараж. А Зак мог просто с крыши дома. И ничего ему не было.

Приземляясь, он спружинил ногами, дал еще одну точку упора рукой. Медленно поднялся.

Зак не боялся ничего. С ним было иначе, чем со Снежком. Наоборот.

Однажды Зак тоже очень сильно испугался. Только он с тех пор перестал бояться — будто весь запас страха израсходовал за раз. Он почти ничего не помнил о том дне и еще меньше — о днях ему предшествующих. Ему сказали: защитный механизм психики так сработал. Просто отрезал травмирующие воспоминания, а вместе с ними случайно — всё его детство.

Иногда ему казалось, будто он вот-вот что-то вспомнит. Приходили голоса и смутные запахи. Было, кажется, жарко. Воздух, кажется, пах гарью. И что-то выло вдали, будто какие-то звери, но он-то знал: зверей на Цитрусе никогда не было, это по-звериному выли сирены.

На кораблях-эвакуаторах их включали, чтобы призвать людей пошевеливаться. Чтоб успеть всех спасти.

Отец не раз говорил, что до шаманского селения корабли спасателей не добрались, не успели, но Зак помнил вой сирен. Старик часто врал, и Зак подозревал, что он делал это уже неосознанно: запутался в словах и мыслях, да и вообще давно их все пропил.

Зак помнил вой.

И помнил, что песок был теплым и сыпался сквозь пальцы. И помнил, как поднимается, а отец подхватывает его под руку, и Зак смотрит ему в глаза и не понимает, что за человек его схватил. Не помнит отца. Не помнит ничего. А в голове страшный шум, но больше никто не воет, только что-то кричит отец, тащит его куда-то за собой. И песок — теплый.