Последний штрих - страница 42

Ты пришла в себя дома, когда я уже раздела тебя и пыталась привести в чувство с помощью одного растения, из тех, знания о которых хранились в моей семье много поколений, даже после того, как мы переселились в город. Той ночью старые запасы вновь поредели... Я сделала все, чтобы успокоить тебя, и все же сначала ты мучительно долго плакала, не пытаясь освободиться из моих объятий, а потом говорила несколько часов - не меняя интонации, без перерывов.

Говорила о том, как отец старался дать тебе лучшее образование, как рисовал ради заработка картины, совсем не похожие на те, что хотел он хотел создавать, как рассказывал тебе о матери, как говорил с тобой на разных языках, дав выучить их, как, увидев, что ты обеспечиваешь себя,  начал заниматься тем творчеством, которое было ему по душе, как постепенно разорялся из-за этого, как потерял свой дом и переехал в съемную квартиру, как начал пить, как испортилось прекрасное некогда здоровье и стал рушиться рассудок...

Только под утро ты благодаря моим зельям провалилась в глубокий сон, а я поспешила  в оперу. Нужно было рассказать обо всем и объяснить причины твоего отсутствия.

Ты медленно приходила в себя, и, хотя на следующий день вернулась к работе, все замечали твою подавленность. На похоронах мы стояли вместе, я боялась, что тебе снова станет плохо, но обошлось. Ты выглядела едва живой, не могла сдержать слез, но не рыдала в голос.

Мне было мучительно больно в то время, но хотя бы страдания были настоящими, не такими, как сейчас. Если сможешь, извини за то, что я оказалась недостаточно хороша для того, чтобы вовремя понять, ведь тогда все случилось бы иначе.

***

Ты постепенно стала почти прежней, успокоилась и я. Жизнь вошла в привычную колею, твое положение все так же медленно, но верно, улучшалось, увлекая за собой и меня. Ты, кажется, почти доверяла мне, а я жила своей любовью... Именно тогда появилась Хадринн. Богатая, эксцентричная, талантливая - она могла забрать себе любую роль. Я беспокоилась за тебя, и делала все, чтобы отклонить беду, но мои усилия были напрасны. Теперь знаю, что вампирица не человек, и с ней нужны иные методы, но тогда пыталась предотвратить ваш конфликт снова и снова.

Хадринн не стремилась вредить кому-то, она просто брала те роли, что желала, и твои тоже. Покидать Париж она не собиралась...

Не знаю, чем бы это закончилось, но ее нашли предположительно покончившей с собой в маленьком, снятом ей ненадолго домике за городом. Один выстрел, ставший роковым.

Я узнала, что произошло тогда, лишь став вампиром, а живой не могла выбрать один из двух вариантов...

После ложной смерти Хадринн и вплоть до твоего исчезновения, все было хорошо...

***

Письмо на газетном листе, написанное по-французски. Сожжено. 09.12.2010.

Здравствуй, милая.

Я все еще нездорова, и не могу вернуться к работе. Не слишком удачно - Эльза распускает неуместные слухи, и, хотя они еще не изменили отношение мертвых ко мне, стоило бы взять все в свои руки. Настроением зомби можно управлять так же, как обычными людьми, но сейчас мои возможности ограничены. Ты знаешь, уже неважно, что когда-то я была безумно хороша, и немногие избегали моего влияния. Слишком давно... И эти игры не приносили радости, только усталость и скуку.

 Да, мне почти удалось добиться своей мечты... Чтобы она рассыпалась всего лишь в нескольких шагах от меня. Смерть разрушает все.

Не смогу забыть, как впервые увидела того, кто обратил меня. Я возвращалась домой ранним вечером, и неожиданно поняла, что все прохожие исчезли - все, кроме одного. Он шел передо мной, высокий, в темной одежде. Я остановилась, чтобы дождаться, пока прохожий свернет за угол - не хотелось оставаться наедине  с мужчиной.

Помню, как прохладный ветер касался лица, а по небу скользили тускло-серые, легкие облака. Помню, как он обернулся, и как судорожно дернулось сердце - мужчина был слишком красив, и это пугало. Я верила, что таких черт, настолько синих глаз, не бывает, и странными оказались его волосы - слишком светлые, слишком длинные, заплетенные в перекинутую на грудь косу. В те секунды показалось, что и во мне  проявилось семейной безумие,  но правда оказалась страшнее.