Последний свидетель - страница 7

— Да, понимаю, — протянула леди Энн в ответ. — Это действительно неестественно. Должно быть, девушка очень упорно трудилась над собой, чтоб выработать все эти качества.

Даже теперь, застигнутая врасплох, Грета оставалась невозмутима. Лишь слегка повела плечами, как бы давая понять, что заметила присутствие мальчика. Томас же точно к полу прирос, и щеки его побагровели от смущения. Он не сводил глаз с зеркала, с отражения Греты, полных ее грудей, что виднелись в вырезе лимонного платья, которое она еще не успела застегнуть.

Грета перехватила взгляд Томаса, но и не подумала прикрыться.

— Смотришь на мои груди, Томас, вот значит как… — В голосе ее появились новые, какие-то мурлыкающие нотки, Томас не замечал их прежде.

— Нет, нет. Ничего я не смотрю.

— Ладно. Как скажешь. Значит, не смотришь, — рассмеялась Грета и запахнула вырез на груди. — Выходит, мне просто показалось.

— Вы надели мамино платье. То самое, про которое она говорила, что оно похоже на весенние нарциссы. И вы в ее комнате. Что это вы делаете у нее в комнате?

— Вот что, Томас. Присядь на минутку, пожалуйста. Хочу тебе кое-что объяснить.

Грета сняла два платья с постели и жестом пригласила Томаса присесть. Но он не двинулся с места.

— Вам нельзя находиться здесь. Это не ваша комната.

— Да, нельзя. Тут ты совершенно прав, Томас. Но постарайся понять, у меня нет таких красивых нарядов, какие носит твоя мама. Я не могу себе этого позволить, а она может. А потому не думаю, что причиню кому-то вред, если примерю одно-два платья, просто чтобы посмотреть, как я в них выгляжу. Ведь ничего страшного в этом нет, верно?

— Нет, неверно. Это платья мамы.

— Я и не спорю. И не собираюсь красть их у нее. Если б собиралась украсть, разве бы стала так долго примеривать?

— Маме это не понравится. И что вы зашли к ней в комнату — тоже. Я это точно знаю.

— Ладно, может, и не понравится, — ответила Грета. Она решила изменить тактику. — Возможно, она сильно расстроится, узнав об этом. И у нее снова начнется приступ этой ужасной мигрени. Ты ведь не хочешь, чтоб она страдала от мигрени, верно, Томас?

Мальчик не ответил. Вдруг нижняя губа у него задрожала, казалось, он того гляди расплачется. Грета решила закрепить успех.

— Так что, думаю, лучше не говорить ей ничего, правда, Томас? Ни к чему причинять людям боль. Это будет наш маленький секрет. От мамы. Только между нами, идет?..

Грета протянула руку к мальчику, отчего лимонно-желтое платье вновь распахнулось, обнажив груди.

Томас отступил на шаг, но она все же взяла его за руку, притянула к себе.

В последующие годы Томас всегда вспоминал этот момент как самый значимый в его детстве. Он стал своего рода поворотным пунктом. Концом и одновременно началом. В памяти сохранились даже мельчайшие детали. Будучи уже взрослым, он закрывал глаза и видел мамину комнату со всей отчетливостью. Полузадернутые шторы колышет свежий морской бриз; солнечные зайчики танцуют на старинном комоде красного дерева с выдвинутым верхним ящиком; на постели пестрой грудой свалены мамины платья, которые собиралась примерить Грета. Томас даже видит рукав алого шелкового платья, в котором мама была на Рождество, он пересекает белоснежную наволочку подушки и напоминает зияющую рану. А совсем рядом, близко-близко — личная секретарша отца: иссиня-черные волосы, зеленые кошачьи глаза, желтое платье и полные голые груди с ярко-красными сосками, при виде которых он ощутил неизведанное прежде волнение. Они казались отталкивающими и привлекательными одновременно. И еще там было зеркало. Они смотрели друг на друга через зеркало, а потом она начала говорить разные вещи. Самые ужасные вещи о его маме, которые он не хотел слышать.

Она взяла его за руку, Томас был уверен, что сейчас она положит руку себе на грудь. Грудь, которая была так близко. И еще он знал: если это произойдет, то эта тайна между ними останется навсегда, он уже никогда не сможет нарушить ее.

Сделав над собой усилие, Томас отвел глаза от Греты. И сфокусировал взгляд на первом попавшемся предмете. То был кусок белой фланели на краю раковины, в дальнем углу комнаты. Этой тканью мама прикрывала глаза и лоб, когда начинался приступ мигрени.