Последний властелин - страница 57

стр.

Итак, весь дом просматривается. «Но почему?» — вновь задала себе вопрос Таис.

И вдруг невдалеке раздался скрип… Здесь кто-то есть! От страха Таис прижалась к стене, задышала часто-часто. Потом, понимая, что ее могут таким образом обнаружить, закрыла рукой рот.

Она заскользила вдоль стены, наткнулась на небольшую нишу. Нырнула туда, старалась вообще не дышать.

Сколько времени она вот так простояла?.. Наверное, несколько минут, но они показались Таис долгими часами. Лишь потом она поняла, что в лабиринте, кроме нее, никого нет.

«Никого!»

Она побежала по темному коридору, а когда оказалась в библиотеке, устыдилась своей трусости. Но вторично в загадочное место не вернулась.

Однако, начиная со следующей ночи, ее путешествия в таинственный коридор стали частыми. Лишь только часы били десять раз — время, когда ей надлежало отправляться спать, Таис покорно шла к себе в комнату. И ждала! Она отчаянно считала минуты: десять, двадцать. Часы наконец-то пробивали одиннадцать раз. Пора! Девочка поднималась, укладывала в постель Дороти, и потихоньку отправлялась в библиотеку.

Она видела и слышала все, что происходило в доме. В гостиной ее отца собирались гости, как правило, одни и те же люди. Довольно часто приходили господин Джолнс с женой. Таис знала, что господин Джолнс был мэром Ария-Салема. «Наш бессменный мэр», — говорили о нем. Девочка смотрела на бессменного мэра и удивлялась: такой он маленький! Если бы не лысина, его вообще можно принять за ребенка. Мэр много смеялся, шутил тоненьким голоском. А когда оставался наедине с отцом, превращался в совершенно другого человека. Он молитвенно складывал на груди руки и жалобно канючил:

— Господин Ниэгро, я знаю про ваши финансовые затруднения. Но прошу, умоляю: помогите еще раз. Поддержите меня снова на выборах. Я всегда делаю, как вы мне велите. Даже поступающие от вас документы подписываю не глядя.

«Как же так? — удивлялась Таис. — Подписывает не глядя? А если отец напишет, чтобы он повесился?»

Девочка невольно начинала смеяться, а Джолнс продолжал:

— Честно говоря, мне должность мэра не нужна. Но Сибилла требует…

Сибилла — жена мэра, очень высокая (выше отца Таис), с маленькой головкой и приятным личиком. В отличие от мужа, она никогда не улыбалась, держалась чинно; когда ее приветствовали, лишь чопорно кивала. Из слов госпожи Сибиллы Таис узнала, что она великий драматург, возглавляет в городе все литературные объединения. Иногда она вставала во весь свой гигантский рост и начинала заунывным голосом читать отрывки из очередной пьесы. Один такой отрывок Таис даже запомнила:

«С разных сторон сцены появляются Джун и Джон и бросаются друг другу в объятия.

Джун. Ах!

Джон. Ох!

Джун. О!

Джон. А!

Джун. А если родители будут против нашей свадьбы?

Джон. Плевать!

Джун. Но они не дадут нам денег.

Джон. Только не это! Плеваться, Джун, нехорошо.

Джун. Дорогой, тогда мое сердце будет разбито. Я умру!

Джон. И я умру!

Джун. Ах!

Джон. Ох!..»

— Прекрасно! Восхитительно! — хлопал в ладоши мэр. — Как вы считаете, господин Ниэгро?

— Ничего себе… — уклончиво отвечал отец.

— Она собирается открыть собственную школу. Будет обучать молодежь основам драматургического мастерства.

«Понятно, — сказала себе Таис, — значит, если я научусь охать и ахать, то тоже смогу кого-нибудь чему-нибудь учить».

Кроме мэра к отцу часто приходил адвокат Киль — худой, необычайно подвижный, с длинным, как у Буратино, носом. Киль постоянно хвастался, что он — настоящий фокусник, что благодаря его таланту человека можно по одному и тому же обвинению посадить на долгий срок или полностью оправдать. Таис отчаянно ждала, когда же дядя Киль начнет показывать свои знаменитые фокусы. Но он вместо этого вдруг ударялся в длинные, нудные, непонятные рассуждения.

Но самым частым гостем отца был врач дядя Мирко. Он единственный, кто девочке даже нравился. Когда он встречал Таис, то часто гладил ее по головке, тихонько приговаривая: «Какая красивая девочка. Как жаль, что когда ты подрастешь, я, возможно, уже не смогу…» Окончание фразы он говорил так тихо, что Таис ничего расслышать не могла. А спросить у родителей стеснялась.