Последний властелин - страница 74

А в своем борделе тряслась от страха Матильда, ожидая, кто первым за ней придет — убийца или полиция? Страх преследовал ее днем, преследовал ночью, не оставляя в покое ни на минуту.

Матильда видела, как от невыносимых страданий меняется ее облик: она похудела до неузнаваемости, по волосам расползлась седина, лицо сморщилось, превратившись в лицо старухи. Она проклинала появившуюся из мрака ночи Огненную Лору, проклинала ее деньги!

К пачке «зеленых», оставленных «мулатом», она также не могла прикоснуться. Они жгли ей глаза, как тридцать сребреников. И выбросить их боялась: вдруг беспощадный убийца вернется и потребует их обратно.

Ее преследовало одно и то же видение: она тащит к машине окровавленный труп женщины, открывает дверцу багажника, а оттуда выглядывает… чудовище, которое раскрывает пасть, чтобы проглотить Матильду вместе с трупом.

Матильда несется прочь, в неизвестность, и вдруг слышит скорбную музыку. Появляются люди в черных одеждах, они несут гроб.

— Кого вы хороните? — спрашивает она их и слышит ужасающий ответ:

— Матильду-грешницу!

Таис всегда была одета по последней моде, ей покупали драгоценности и дорогие вещи и учителей приглашали самых лучших. Многие, не вкусившие подобных прелестей жизни, наверняка бы сказали: нам бы так! Но внешнее благополучие было лишь красивой кулисой, и не дай Бог приподнять ее и увидеть саму сцену, где проходил нудный, тяжелый, изматывающий нервы спектакль. Любой шаг шестнадцатилетней девушки сопровождался постоянными увещеваниями: «Этого делать вам нельзя!», «Туда идти вы не должны!» и так далее. Она пыталась понять, почему ее изолируют от мира. Неизменно следовал ответ: «Такова воля вашего отца».

А мир за воротами ее особняка веселился и страдал, трудился и отдыхал, ошибался и исправлял свои ошибки. И только Таис была далека от всего этого, оставаясь пленницей самого роскошного дома в Ария-Салеме.

Особенно поражало ее поведение отца. При посторонних он вел себя с Таис предельно вежливо, иногда даже улыбался, и постоянно подчеркивал свою любовь к дочери. Но когда они оставались вдвоем, он, в лучшем случае, ее просто не замечал, а порой глядел с такой нескрываемой ненавистью, что по телу девушки пробегала нервная дрожь. Он уходил, а эта дрожь еще долго не прекращалась…

Тревога и полное опустошение постоянно сменяли друг друга в душе Таис. Иных чувств в этом доме она почти не знала. Особенно после смерти матери.

Прошел уже год после убийства Оливии, а Таис хранила вырезки из газет, касающиеся того страшного события. Год, целый год! Но преступников так и не нашли… Снова и снова со слезами на глазах девушка перечитывала кошмарные строчки:

«Идущие в монастырь женщины заметили в кустах темное платье и торчащую руку. Заподозрив неладное, они подошли ближе и увидели, что там убитая. Женщины перепугались до смерти, стали кричать. Выбежала настоятельница монастыря игуменья Аксинья. Она и вызвала полицию…»

Но самым тяжелым для Таис было перечитывать рассказ настоятельницы:

«Убитая женщина была молода. Сначала я вообще приняла ее девушку, которой вряд ли больше двадцати. Что больше всего меня поразило: на лице ее не было ужаса, страха, оно казалось спокойным, умиротворенным…».

Таис отбросила газету: «Не могу больше, мама!»

Девушка часто думала: случайным или нет оказалось то убийство? Мама надевала рыжий парик и куда-то уходила. Куда?.. Таис не сказала полиции о ее странных ночных исчезновениях из дому.

«А может, зря?»

Раздался стук в дверь. На пороге стоял ее отец.

— Я пришел поговорить с тобой.

— Да, папа?

При слове «папа» Ниэгро перекосило. Он с трудом сдержал эмоции.

— Я давно готовился к этому разговору…

«Боже мой, какое испытание он мне опять приготовил?!»

— Ты заканчиваешь частную школу мадам Винар. Она говорила о твоих успехах. Еще не решила, чем будешь заниматься дальше?

— Пока нет.

— А в твоем возрасте уже пора бы об этом подумать. На свете много прекрасных профессий. Надо обязательно учиться в университете. И не у нас. Лучше поехать в Оксфорд или Сорбонну. И как можно скорее. Пора начинать готовиться к вступительным экзаменам.