Последний заезд - страница 17
– Давай помогу, мальчик.
Я принял кипу, и передо мной оказалось лицо красивой азиаточки. Под моим взглядом оно стало быстро менять цвета, как китайский фейерверк. Вагон шатнуло, и ей, чтобы не упасть, пришлось обхватить меня за талию. Я почувствовал, что на моем лице тоже начались пиротехнические явления.
– Спасибо, большое спасибо, – с запинкой сказала девушка. Она стала обходить меня, приговаривая: – Добрый вечер, большое спасибо. – Она увидела Джорджа и радостно повернулась к нему. – А, добрый вечер, мистер Флетчер.
– И вам добрый, мисс Сью Лин, – сказал он. – Это мой новый товарищ. Мятежник Джонни Нашвилл Третий.
Меня качало вместе с кипой, но будь я неладен, если позволю ему шутить надо мной.
– Джонатан Спейн, мэм, – поправил я. – Джонатан Э. Ли Спейн. Счастлив познакомиться. Очарован.
Я пустил в ход всю галантность, какую мог призвать на помощь, – мне страшно захотелось познакомиться поближе с этим разноцветным блуждающим огоньком. Джордж игнорировал и мою галантность, и мое желание.
– Сью, золотко, где остальная прислуга? – тихо спросил он. – Попряталась?
Она ответила так же тихо, только тонким голосом:
– Вы, может быть, пойти в ту сторону, куда идете. Может быть, в том вагоне. Может быть, последняя дверь. Мне надо идти в другую сторону.
Она протянула руки к белью, поезд снова качнул ее ко мне – всего лишь легкое касание, – но огонь разгорелся во мне с новой силой. Джордж дернул меня за рукав.
– Ну ладно, мистер Очарованный. Ты, может быть, пойти со мной в ту сторону. Если не собираешься тут стоять и глазеть, как рыба на крючке.
Следующий вагон тоже был спальный, но более старый, и часть его занимали служебные помещения. На дверях были свежие надписи жирным цветным мелом: КЛАДОВАЯ, ТЕЛЕГРАФ, АВАРИЙНОЕ СНАРЯЖЕНИЕ. На последней двери значилось: ТОЛЬКО ДЛЯ Ж.-Д. ПЕРСОНАЛА. Джордж приоткрыл ее, и мы заглянули внутрь. В помещении висела пыль, и полукругом, молитвенно, на коленях стояли люди. На полу было расстелено индейское одеяло с зигзагами, и, словно в алтаре, горел фонарь тормозного кондуктора. Я увидел черные лица и жесткие форменные пиджаки официантов, проводников, поваров, судомоев. Обслуга. Они не молились, они играли. По одеялу катались кости, туда-сюда перемещались зеленые бумажки. Игроки вели себя азартно, чертыхались, ликовали, призывали на помощь Даму Фортуну – но всё шепотом. Джордж со стуком распахнул дверь и ворвался с криком:
– Шабаш! Кончай игру!
Произошло смятение. Руки похватали деньги, люди вскочили на ноги. Потом они увидели, кто это гаркнул на них.
– Нелегкая тебя возьми, Джордж Флетчер! – крикнул один из игроков. – Нашел когда дурака валять!
– Правда, Джордж, – поддержал его человек постарше, с хмурым лицом. Он один не поднялся с колен. – Шутка дурного вкуса.
– Приношу извинения, ваше преподобие Линкхорн. – Джордж снял шляпу и смиренно поклонился. – Черт меня под руку толкнул, как говорил мой папа. Подурачиться захотелось, не удержался.
– У черта в дураках служить не годится, – сказал коленопреклоненный голосом, похожим на далекий похоронный колокол. Это был худой человек с печальным ртом, в очках с золотой оправой и в костюме, таком же черном, жестком и пасмурном, как его лицо. – Особенно человеку, который почти у всех успел походить в дураках.
– Да, ваше преподобие, сэр, – покаянно отозвался Джордж. Потом, повеселев, помахал рукой, как бы разгоняя пыль. – Не впустить ли вам немного свежего воздуха в вашу пыльную игру?
При этом вопросе его преподобие оживился.
– Свежая кровь никогда не помешает.
– Хорошо. А то у меня тут дятел, такой желторотый, что всех нас может сделать богачами.
Джордж втянул меня в душный отсек. Я был еще разгорячен после встречи с Сью Лин, не говоря уже о симпатическом смешении двух бокалов шипучки с желтым самогоном тети Рут, так что, боюсь, язык повиновался мне еще хуже обычного. Его преподобие Линкхорн наклонился, чтобы разглядеть поближе, – но не меня. Он щурился за очками на ноги Джорджа.
– Новые сапоги, брат Флетчер? Или ты опустился до осквернения могил?
– Нынче вечером Дама Фортуна заботилась о моих нуждах. Эти сапоги выиграны честно и благородно, спросите Нашвилла.