Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели - страница 15

Ромуальд насторожился.

— Да, и правда, странно. Но мать никогда не лгала мне.

— Верю, — Розниекс прошелся по комнате. — Имя, фамилию подруги мать не называла?

— Я не спрашивал.

— Может быть, адрес?

— Нет. Она обещала вернуться на следующий вечер. Я всегда верил ей.

Следователь некоторое время внимательно изучал висевшую на стене анатомическую карту человека, потом повернулся к юноше.

— Вы уже взрослый, Ромуальд. У матери могли быть и свои секреты, которыми ей… Ну, скажем, не хотелось делиться с вами. У вас ведь есть такие секреты?

Ромуальд встрепенулся:

— Нет, это невозможно. Мама не такая. Она не встречалась ни с одним мужчиной.

— Вы относились к матери хотя и с любовью, но все же несколько эгоистически, — Розниекс старался говорить осторожно. — Почему у нее не могло быть и своей личной жизни? Почему она должна была жить только для вас? У вас ведь есть девушка, верно? Как ее зовут?

— Дана.

— Почему же у вашей матери не могло быть кого-то, с кем бы она… ну, дружила?

Ромуальд снова пришел в себя.

— Это разные вещи.

— Разные? Потому, что у нее были обязанности по отношению к вам, а у вас не было? Она же была еще молодой и привлекательной женщиной.

— Н-не знаю… Но друга у нее не было. Я уверен, — в голосе Ромуальда на сей раз, однако, слышалось сомнение.

— Ну, ладно, — сказал Розниекс. — Скажите, это был единственный раз, когда мать проводила где-то день, два или хотя бы вечера? — Он направлял разговор по наиболее безопасной дороге.

— Вечерами иногда ходила с товарищами по работе в кино или театр. А выезжать не выезжала. Только в санаторий, лечиться.

— В санаторий? — повторил Розниекс. — Когда это было в последний раз?

— Прошлой осенью, — осторожно ответил Ромуальд.

— А писем после этого она не получала?

— Получала, — ответил Ромуальд еще осторожнее. — Но я их не читал. Думаю, что они были от подруги, — юноша старался, насколько возможно было, защитить честь матери.

— Письма сохранились?

Ромуальд колебался, но лгать не стал:

— Заперты в столе.

— Почему заперты?

— Это такой ящик — секретный. Мне с раннего детства было запрещено туда лазить.

— Ну, вот, — сказал он, — а вы говорите, что у нее не было секретов.

— Это совсем другое. Я думаю, там у нее спрятано что-то, напоминающее о молодости — письма отца, сувениры. Альбом для стихов, может быть. Говорят, такое бывает у каждой женщины.

— Где ваш отец?

— Не знаю. Я его не помню. Мать разошлась с ним, когда я был еще маленьким. Мы о нем никогда не говорили. Мама считала, что он не заслуживает того, чтобы о нем помнили, — неохотно проговорил Ромуальд и умолк, закрыв лицо ладонями.

— Знаете что, Ромуальд, — словно не заметив этого, сказал Розниекс, — давайте попытаемся все вместе понять, к кому ваша мать поехала в Пиекрастес и какие дела там у нее были. Ни у кого из ее коллег нет дачи в Пиекрастес, это мы проверили.

— Как это нет? — Ромуальд выпрямился. — Не может быть!

— Вот мы и хотим разобраться в ее друзьях и знакомых, с кем она могла там встретиться.

— Ничего не понимаю, — глухо сказал юноша.

— Вы человек умный. Это несчастье может оказаться и случайным: ехал пьяный шофер или юнец, угнавший машину для развлечения. Но все же есть основания подозревать обдуманное преступление. И сразу возникает вопрос: кому было нужно, чтобы ваша мать умерла? Кому она мешала? Мы расследуем дело в двух направлениях: ищем машину, вернее — ее водителя, и одновременно — людей, знавших вашу мать и заинтересованных в ее смерти. И в этом вы можете нам помочь.

— Она была такая добрая! — воскликнул Ромуальд. — Никогда никому не делала зла.

— Верю, — Розниекс подошел к Ромуальду, присел рядом с ним. — Но это еще не значит, что она никому не мешала. Честность, порядочность, желание бороться со злом могут встать поперек дороги негодяям.

— Мама всегда была честной, и меня учила этому. Терпеть не могла неправды. За это… — Ромуальд умолк.

— Что ей за это сделали? — быстро спросил Розниекс.

— Насколько я знаю, были неприятности на работе.

— Вы знаете какие-то факты?

Ромуальд помолчал, как видно, вспоминая.

— Точно я ничего не знаю, — пожал он плечами. — Но однажды слышал разговор…