Последняя почка Наполеона - страница 13

– Я не могу! Простите!

Хардрокеры и работники репетиционной базы, чуть постояв, вернулись к своим занятиям.

– Ты уже покидаешь нас? – поинтересовалась Настя, следя как Верка застегивает пальто.

– Да, надо идти. Хотела посидеть дольше, но …

– Поедешь домой? – перебила Таня.

Верка опять на нее взглянула, и на ее лице возникла растерянность. Согнув ноги в коленях и зацепив пальцами край стула, Таня сказала ей:

– Слушай, я ведь живу одна! Ночуй у меня, но только давай посидим еще пять минут. Я очень устала.

– Слушай, я тоже живу один! – пылко подступил к скрипачке Серега. – И я совсем не устал! Можем ко мне двинуть прямо сейчас!

– Почему к тебе? – вознегодовал Ленька. – Я, между прочим, раньше тебя ее захотел! Не веришь? Смотри!

Вновь достав блокнот, он выдернул из него листочек с рисунком и протянул его другу. Листок пошел по рукам, вызывая смех. Дошел и до Верки. Та залилась цветом кумача до корней волос, увидев себя в чем мать родила, сидящей на корточках перед Ленькой. Черты лица были переданы с оскорбительной точностью, как и некоторые нюансы фигуры. Довольное лицо Леньки так же имело большое сходство с оригиналом. За остальное, естественно, поручиться было нельзя.

– Большое спасибо, – пробормотала скрипачка, под общий хохот с брезгливостью возвращая рисунок автору. – Молодец! Мне очень приятно.

– Как может быть такое приятно? – взвизгнула Маша. – Фу! Извращенка!

– У Леньки! Фу! – вторила ей Катя.

– Ленька, а ты зачем такой большой член себе присобачил? – орал Серега. – Что она скажет, когда увидит вместо него пипетку?

– Сними штаны и послушай, что она скажет, – дал Ленька сдачи. Верка молящим взглядом поторопила Таню, и та, вскочив, устремилась к Леньке. Тот побежал, но радиожурналистка, топая пятками, догнала, отняла рисунок и, разорвав его, принялась дубасить художника кулаками. Он не сопротивлялся, только увертывался. Панкрокерши ликовали. Настя и Катя, взяв каждая по ботинку Тани, швырнули их со всей силы в Леньку. Обе попали. Это привело Леньку в ярость. Отпрыгнув, он заорал:

– Вы что, идиотки? Мы за что боремся? За свободу творчества и свободу слова! Рисовать можно все!

– В том числе, фингалы на твоей роже! – развил идею Серега. Но Ленькин довод Танечке показался более убедительным. Надевая ботинки, она промолвила:

– Сволочи! Полчаса посидеть не дали! Больше к вам Верку не привезу. Отдам ее Путину. Думаю, что его она вразумит скорее!

После ухода Тани и Верки веселье кончилось.

– Если вам не нравятся мои тексты, попробуйте написать свои, – предложила Настя двум подруженциям. Те задумались.

– Я возьму псевдоним "Елена Троянская", – объявила Маша, вскрыв банку пива.

– А я возьму только имя – "Аля", – сказала Катя.

– А я, в таком случае, буду "Ксения Буреломова", – проронила Настя, подумав.

Ленька с Серегой переглянулись. Последний сразу выдал экспромт:

– Вы как угодно назовитесь, но не пишите, а …!

– А не прикажешь ли с тобой?– усмехнулась Маша. – Ведь ты – придурок голубой.

Открыла Гюльчихре девушка. Из квартиры пахнуло табачной затхлостью, от которой можно избавиться, только выбросив на помойку все и сменив обои. Из глубины квартиры раскатисто доносился храп – мужской, богатырский. Ближе слышались не то стоны, не то рычание. Эти звуки принадлежали женщине. Странно было видеть здесь эту девушку – очень тонкую, очень бледную, с голубыми ангельскими глазами, которые ничего не видели. Гюльчихра заметила это сразу.

– Доброе утро, – произнесла она. – Я – врач скорой помощи.

Она так обычно не представлялась – либо сухо бросала "скорая помощь", либо входила молча, так как ее панически торопили. Посторонившись, чтоб пропустить Гюльчихру, слепая сказала:

– Здравствуйте. Извините, что я помедлила. Я не вижу.

– Вижу.

Дверь Гюльчихра закрыла сама. Поставив саквояж на пол, она сняла пуховик, после чего девушка провела ее, двигаясь как зрячая, в комнату, из которой слышались не то стоны, не то рычание.

– А кто там? – спросила у нее Гюльчихра, зачем-то еще и указав пальцем на дверь, за которой слышался не то храп, не то рев.