Последняя ставка - страница 8

стр.

— Никсон — дерьмо! — заявил он на вопрос капитана: «Как там у вас?» Мы скоро скупим эту сраную страну по десять центов за доллар, как в тридцать втором году, если только этого сукина сына переизберут на второй срок. Я — целиком за него!

— Я слышал разговоры, — деликатно вмешался Шафран, — что сегодня вечером кто-то будет готовить рыбу в соусе из красного вина. Вы ничего не слышали?

— Я знаю только о том, что будет готовить Хуан Франкохогар, — ответил капитан.

— А на кой черт вообще готовить эту вашу рыбу в красном вине? вмешался Брайсон, — если ваши кухмистеры уже заранее решили, кто там из них лучше всех?

— Я не думаю, что это так, — ответил Шафран, — хотя все может быть.

— Хотите пари? На тысячу фунтов? За то, что рыбы в красном вине сегодня не будет?

— Принято.

— Ваши условия?

— Вы поставили тысячу фунтов за то, что не будет рыбы в красном вине.

— Принято, — Брайсон сделал пометку позолоченным карандашом в своем блокноте.

— Пожалуй, пора, джентльмены, — вмешался Шафран, — на этот обед не стоит опаздывать.

Они допили вино и поднялись из-за стола. Впервые с тех пор, как Бетси обнаружила пропажу Ватто, капитан испытал облегчение.

Им понадобилось минут двадцать, чтобы проехать пятьдесят ярдов до «Отарди», и ещё столько же, чтобы пробиться через толпу зевак, репортеров и полицейское оцепление. Французские полицейские делали профессиональную стойку при виде шоколадного «роллс-ройса», размышляя о том, сколько налогов владелец этой машины должен заплатить в казну, а опытные журналисты взрывались аплодисментами, узрев гонконгские номера, освобождавшие от налогов. Особенно восхищало их то, что верх «роллс-ройса» был откинут, а внутри сидели трое необычайно респектабельных джентльменов.

В ресторане была масса знакомых — весь Париж, весь Бордо, все Канны и Сент-Мориц. Трое мужчин ежесекундно пожимали руки, целовали в щечку дам, говорили комплименты. Их сопровождал сам Отарди (поскольку капитан Хантингтон был одним из спонсоров этого конкурса). Их провели к изящному столику, сервированному на троих, откуда они могли обозревать весь зал, полный оголодавших леди и джентльменов.

— Черт побери, — буркнул Брайсон, — я проделал весь этот путь из Питтсбурга в надежде подцепить хоть парочку новых французских шлюх.

— Простите, не понял, — сказал Шафран.

— Шлюхи все те же. Все знакомые.

Капитан раскрыл меню и начал внимательно изучать его. Все было расписано очень лаконично и четко. Между Полем Бокюзом, Колонж-а-Мон-д'Ор и Жан-Пьером Аберленом, Илльхаузерн, значился Хуан Франкохогар, «Марочные вина Хантингтона», Лондон.

— Ну, что там? — спросил Брайсон.

— Это прямо как сон наяву, — пробормотал капитан.

— Наверное, ваш повар — и впрямь толковый парень.

— Я уверяю вас, мсье Брайсон… — начал было Шафран, но американец сразу же завел речь о пари.

— Франкохогар — великий мастер! — настаивал Шафран.

— Вы тоже так считаете, капитан?

Капитан задумчиво улыбался.

— Ведь же сами говорите об этом уже три года, Джон.

— Верно, черт возьми, и его стряпню я узнаю с закрытыми глазами и пробитой башкой на дне угольной шахты.

— Сомневаюсь.

— Почему?

— Едва ли вы сможете узнать, потому что он готовит только одно блюдо из всех, и все они будут божественны.

— Десять к одному?

— Восемь к одному.

— Нет, десять. Хотя бы девять.

— Восемь.

— О чем вы спорите, джентльмены? — спросил Шафран.

— Я держу пари, что смогу определить, какое из блюд приготовил Франкохогар — ответил Брайсон.

— Великолепно!

— Тысяча фунтов, — сказал Брайсон, — восемь к одному.

— Принято, — ответил капитан, сделав пометку на полях меню.

Зал был переполнен. Отарди с озабоченным лицом метался по залу, выхватывая из рук курильщиков сигареты и бросая их в ведерко. Затем он взобрался на стул.

— Сейчас окна будут открыты, — провозгласил он, — чтобы этот запах выветрился. Любой, кто закурит прежде, чем подадут коньяк, будет выведен из ресторана! — Отарди слез со стула под аплодисменты.

В обществе царило возбуждение. Появились официанты, несущие вина. Присутствующие в который раз обратили свои взоры к меню, хотя знали его наизусть. Там значилось:

«Дом-Периньон», розовое, 1959