Последняя тайна Патриарха - страница 25

И ребята, – он словно через силу, она захлебываясь словами, – поведали Даниле и про загадочное убийство Алексия, и про обретение удивительного перстня, и про призрак убиенного и прочие странные явления в храме… Все рассказали, как на духу. Такое носить в себе долго – тяжкий труд, особенно когда тебе еще и тридцати нет и чувства хлещут через край!

Данила слушал, изредка задавал вопросы. Его острый, аналитический ум интеллектуала многое поставил на свое место, помог ребятам разобраться в непонятном, обратить особое внимание на то, что казалось несущественным… Например, его очень заинтересовал последний телефонный разговор с Алексием. Как и разговор с митрополитом Дамианом. Действие перстня, кстати, было воспринято почти как должное, словно с чудесами Данила сталкивался каждый день: «Подумаешь, светится! Лампочка тоже светится, и я не знаю, почему, и электронов ваших никогда не видел, но в обморок же не падаю!»

Наконец, насытив свое любопытство, молодой князь отправил ребят спать. Тем более, что Никита все крепче прижимал к себе Настю, – и дураку бы стало ясно, что стосковался он по ласке…

Сам «светлейший Рюрикович», пробормотав, что он – «человек ночной», остался разбирать знаки на свитке, с головой погрузившись в работу.

А утром позвонил Серафим, сам предложил встретиться с Данилой, который испросил разрешения прийти с друзьями: мол, дело у них есть архиважное! Владыка согласился принять, и ребята поехали в центр, на улицу Радио. Ехали на метро – машину Никиты, напичканную жучками, решили не использовать. Да и в розыске она – к гадалке не ходи. Роскошный джип Данилы был слишком заметен – а хотелось передвигаться по городу тихо, серыми мышками…

Данила был расстроен: попытки перевода ни к чему толковому не привели. Некоторые знаки ему вообще были неизвестны, а некоторые, очевидно, имели двоякий или даже троякий смысл. Для настоящего перевода требовались еще тексты, и лучше – билингвы. Только где же их взять? Памятников этой таинственной культуры было найдено совсем мало – с «гулькин клювик»…

Когда прибыли в храм Архангела Рафаила, Данила представил ребят Митрополиту Истинно-Православной Церкви, который принял их после литургии запросто, отпустив окружавших его людей. Он оказался прямым, жилистым, не столько грузным, сколько осанистым. Окладистая седая борода спускалась на грудь. Чувствовалась военная выправка: Серафим в прошлом был офицером ГРУ и на Ближнем Востоке потерял ногу – ходил на протезе. Вторая нога тоже была изувечена. Однако пастырским посохом Владыка пользовался только как атрибутом архиерейского сана, в жизни двигаясь удивительным образом ловко и уверенно.

Все это бедный, не выспавшийся князь рассказал по дороге. Рассказал кое-что и о катакомбной церкви – даже продвинутая Настя о ней почти ничего не знала! Кратко поведал, что пережила эта церковь тяжелейшие дни, да что там тяжелейшие – на грани исчезновения была! Но выстояла, ибо неприятие советской власти не стало гордыней – первым и тягчайшим из семи смертных грехов…

Серафим окинул троицу внимательным взглядом и негромким низким голосом предложил пройти в его личные покои, представлявшие собой небольшую комнату, очень просто, даже скудно обставленную. Там стоял слабый запах ладана и еще каких-то трав – владыка слыл искусным целителем. Вдруг он нахмурился, зорко и тревожно посмотрел на Никиту:

– Сын мой, что-то с тобой не то… Почему руки прячешь?

Вопрос был, что называется, «на засыпку». Первым импульсом Никиты было – скрыть, сделать так, чтобы Серафим ничего не заметил. Парень ведь и сам плохо понимал, зачем пришел на эту встречу – просто больше не было сил биться о бетонные стены замкнутого круга потерь и погонь. Уже ясно – путь назад закрыт наглухо. Остается только вперед. Но – как, куда?!

И он протянул Владыке руку, на которой мрачным синим огнем светился камень…

Странная буря чувств отразилась на лице Владыки, словно он что-то преодолевал в себе. На лбу обильно выступили капельки пота. Из горла вырвался возглас боли… Словно какая-то мощная сила пыталась согнуть, сломить его волю… По вибрации перстня Никита понял, что сила эта вступила в борьбу с другой, не менее мощной! Еще удивительнее было то, что Серафим выстоял. Более того, утаенный сапфир так засиял, что по стенам комнаты брызнули лазоревые блики. Все отшатнулись, но горящий взор Владыки не уступал сиянию. Лицо его прояснилось. Он будто приказывал: «Говори!»